Т.Б. Щепанская. Фольклор профессиональных сообществ: приметы//Первый Всероссийский конгресс фольклористов. Сборник докладов. Том 2. – М., Государственный республиканский центр русского фольклора, 2006. С.405 – 427.

 

 

 [405]

Под "фольклором профессий" мы с известной долей условности понимаем здесь стереотипизированные вербальные формы, которым в самой среде их бытования им придается статус "профессионального фольклора"[1], т.е. подчеркивается их надличностный, связанный с профессиональной идентичностью характер. В центре внимания находится жанр, который сами носители определяют как профессиональные "приметы" – нормативные суждения, где формулировка поведенческой нормы (правила, табу) подкрепляется ссылкой на разделяемые в данной среде представления. Наша цель – анализ их роли в моделировании профессиональных коммуникаций.

О проекте "Антропология профессий"

Это сообщение – часть проекта "Антропология профессий", предполагающего анализ профессиональных традиций в сравнительной перспективе (сопоставляются комплексы традиций разных профессий)[2]. Сравнительное исследование предполагает создание модели профессиональной субкультуры, т.е. выявление ее основных черт, тем, функций – общих параметров, по которым можно было бы сопоставлять традиции различных профессий.

Под субкультурой профессии мы понимаем символико-нормативный комплекс, транслируемый в рамках соответствующего профессионального сообщества на неформальной основе, т.е. в процессе повседневных взаимодействий, как традиция, разделяемая членами сообщества. В данном случае мы  ограничиваемся пониманием субкультуры как культуры суб-общества[3] – т.е. определенного сегмента общества, объединенного общей идентичностью, в данном случае, профессиональной. Понятие субкультуры акцентирует оппозицию "sub" – dominant"[4], т.е. предполагает некоторую степень противостояния или хотя бы альтернативности доминирующей культуре и обычно использу-

 

[406]

ется для описания традиций маргинальных, подчиненных, делинквентных сообществ (ср.: криминальная субкультура, субкультура скинхедов). Применение этого понятия по отношению к профессионалам требует специального объяснения, поскольку принадлежность к профессии предполагает интегрированность в структуру социальных институтов, через которые осуществляется власть – т.е. профессии логично было бы рассматривать как часть доминирующей, а не "суб-" культуры. Поэтому под профессиональной субкультурой мы понимаем не весь комплекс правил функционирования профессии, а только те из них,  которые развиваются помимо официальных институциональных норм, в ходе неформального общения в профессиональной среде. Эти нормы могут дополнять и детализировать, но также и блокировать или перекодировать  официальные. С одной стороны, они должны обеспечивать осуществление, стабилизацию, легитимацию власти профессионала по отношению к клиенту (по существу, опосредуя и адаптируя к реальным условиям власть социального института). С другой стороны – противостояние профессионального сообщества власти – официального руководства, т.е.  инстанций в рамках института, в который включена профессия; давлению со стороны  заказчика или клиента, т.е. потребителя услуг профессионала. Нормы противостояния утверждают автономию профессии, как одну из важнейших черт, характеризующих само это понятие (понятие "професcии" базируется на таких критериях, как обладание экспертным знанием, получаемым в ходе специального обучения и удостоверяемого процедурами лицензирования; автономия; наличие кодекса профессионала)[5].

В целом нормативный комплекс профессиональной субкультуры  обеспечивает интересы  профессионального сообщества и поддерживают относительную автономию профессии, являясь своего рода опосредующим звеном между  официальными институциональными нормами и реальными условиями социальной среды, в которой професия функционирует.

Представив таким образом возможный набор функций профессиональной субкультуры, мы можем предположить, что именно вокруг них формируется матрица, определяющая структуру ее нормативного комплекса. Разумеется, это лишь рабочая гипотеза.

Субкультурные нормы отнюдь не всегда формулируются явно, но в профессиональном фольклоре есть устоявшиеся формы репрезентации норм. В этом сообщении мы остановимся на одной из таких форм, известной  в среде своего бытования под названием  "примет". Отличительная особенность этого жанра – сочетание формулировки нормы с ее подкреплением: ссылкой на представление, поверье или ситуацию-прецедент.

Базой исследования  послужили материалы  полевых этнографических наблюдений и интервью, которые на протяжении нескольких лет (1998 – 2005) ведутся автором и под руководством автора на кафедре культурной антропологии и этнической социологии СПб ГУ (ф-т социоло-

[207]

гии)[6], а также в Смольном институте свободных искусств и наук при СПб ГУ. Кроме полевых записей, привлекаются тексты, размещенные на интернет-сайтах и в публикациях СМИ, посвященных определенным  профессиям.

Примета: норма и подкрепление

В этом сообщении  мы рассмотрим профессиональные приметы – как род нормативных суждений, где правила транслируются вместе с их подкреплением.

В качестве примера приведу одну из примет, имеющих хождение среди бортпроводников в Пулково: "Есть у нас определенные люди, с которыми летать боятся. То есть с кем-то произошел угон самолета, с кем-то разгерметизация, кто-то в грозу очень неудачно приземлился, с аварийной посадкой. И заметили, когда вот хотя бы эта пятерка соединяется, происходит что-то немыслимое. Вот. Тогда самолет когда упал, – там тоже присутствовала группа таких людей" (Ж, 24 года. – ПМ: Т.Щ., СПб., 2005  г.). Структура приметы сопрягает два блока информации. С одной стороны, моделируется коммуникативное действие – избегание (по возможности) летать в одной бригаде с теми из бортпроводников, кто уже попадал в авиапроисшествия. С другой стороны, приводится поверье об опасности полетов с такими людьми: если их собирается несколько, то "происходит что-то немыслимое". Таким образом,  модель поведения подкрепляется санкцией и тем самым приобретает статус нормы. Санкция виртуальная, она конструируется с опорой на страх, разделяемое представителями данной среды знание о профессиональных рисках. Разумеется, такая норма не обязательна, ее действие перекрывается требованиями должностной инструкции и устава, санкции за нарушение которых более ощутимы. Однако, и влияние неформальных норм также не может не  учитываться при анализе функционирования профессиональной среды.

Обе части приметы: формулировка правила коммуникации и его подкрепления – сопряжены воедино посредством поверья, которое представлено, как в данном случае, в тексте самой приметы, но чаще подразумевается в подтексте  как общеизвестное.

Такова стандартная структура приметы. Две ее части: правило коммуникации и его подкрепление – соединены посредством символа. В данном случае сама фигура человека, попадавшего в авиапроисшествия, символизирует риск, связанный с данной профессией, а в тексте приметы кодируется еще и как символ правила избегания (человек, с которым " боятся летать"). Таким образом, примета соединяет в одном и том же символическом образе правило коммуникации и его подкрепление. Следует отметить, однако,  что не всегда эти элементы заявлены в тексте – нередко целые группы примет опираются на подкрепление, которое считается в данной среде самоочевидным. Достаточно бывает просто сформулировать пра-

[408]

вило (нельзя лузгать семечки на сцене), а вместо подкрепления говорится, что это "плохая примета", что служит отсылкой к общему знанию о профессиональных рисках.

Риски и правила

            В фольклоре разных профессий отмечено акцентирование рисков. Это характерно для нарративного жанра: таксистских историй о кидалах, отморозках и нападениях на водителей, медицинских рассказах о сложных случаях, актерских баек о том, как во время спектакля обвалились декорации, загорелся занавес, актер упал в оркестровую яму. "Сцена – очень опасная для артиста вещь", суммирует эти сюжеты О. Андреев.  "Водитель такси – вообще под большим риском, если честно, работа", –  говорит и водитель такси. "Каких утрат нам стоили моря", – озаглавлена рецензиця З.Коротковой на книгу Н.А. Черкашина о повседневной жизни российских подводников[7]. Моряки-подводники передают друг другу рассказ о посещении подлодки космонавтом Юрием Гагариным: "После похода на подлодке Гагарин сказал, что в космосе намного безопаснее, чем под водой"[8]. Понимание профессиональных рисков актуализируется во время коллективных застолий – о них напоминают профессиональные тосты. Летчики поднимают тост "За то, чтобы число взлетов равнялось числу приземлений", подводники – "Чтобы число погружений равнялось количеству всплытий", и у большинства профессий есть тост за "тех, кого нет с нами": у моряков – "За тех, кто в море", у рыбаков – "За тех, кто на промысле!" у этнографов, геологов  и представителей других полевых профессий – "За тех, кто в поле". Военные пьют этот тост "За мужиков", причем в боевых частях, понесших потери, пьют стоя, не чокаясь – вспоминая тех, кто погиб[9].

            Тема опасности и смерти в профессиональном фольклоре представлена весьма широко, но она за рамками настоящей статьи, посвященной анализу одной только формы – примет. Здесь мы упомянули о ней потому, что разговоры о рисках и рассказы об опасных случаях формируют тот фонд общеразделяемого знания, на который ссылаются как на подкрепление профессиональных примет. "Это все, конечно, приносят старшие, которые летают уже много лет, – говорила мне стюардесса, комментируя выраженные в приметах профессиональные табу. – И ругают за это, когда слышат, очень недовольны, и всегда-всегда скажут, что вот так нельзя, потому-то, так нельзя, потому-то… А обосновывают только одной фразой: "Ты помни: мы летаем. Все остальные остаются на земле""[10], считая ненужным конкретизировать профессиональные риски как и без того очевидные.

            В некоторых профессиях  существуют  механизмы поддержания памяти об опасности в актуальном состоянии. Вероятно, это характерно для профессий, связанных с повседневным риском. По воспоминаниям военных, служивших в зоне боевых действий в Чеченской рес-

[409]

публике, "в каждом дивизионе находился кто-нибудь, кто, по слухам, может предсказывать время гибели или ранения"[11]. Торговля на рынке тоже воспринимается работающими там как рискованное занятие – и в их среде принято внимательно прислушиваться к голосу интуиции, обращать внимание на знаки, предвещающие различные неприятности (чаще всего утрату товара или денег. "Бывают случаи, когда, ну, скажем, мы не слушаем, – такое есть понятие "голос интуиции" или "знаки"., – говорит сорокашестилетняя женщина, торгующая на вещевом рынке. – Очень часто я замечала такие вещи, когда должно что=то случиться, идут какие-то знаки, вот, или что-то предупреждает. Ну, предположим, я кладу кошелек на место, и вдруг мне что-то говорит, что его бы надо вообще скотчем заклеить. И я удивляюсь, почему такая мысль?". По словам этой женщины, к таким "знакам" надо всегда прислушиваться, невнимание опасно[12]. Требование прислушиваться к "голосу интуиции" – не что  иное, как легитимация поддержания в актуально состоянии темы профессионального риска. В том же ряду и рассказы о видениях, оповещающих заранее об опасных и трагических ситуациях, отмеченные  в среде милиционеров (работники дорожной инспеции)[13]. 

            Осознание профессионального риска служит подкреплением норм и табу, особенно  транслируемых на неформальном уровне, но также и вообще правил профессии. Фраза, что правила их профессии правила написаны кровью , отмечена  не только у военных, спасателей, подводников, летчиков и профессиональных водителей, – так же говорят и медики, рабочие-станочники, электротехники и многие другие[14], например, экономисты: "Без преувеличения можно сказать, что правила управления капиталом написаны кровью трейдеров"[15].

            Ссылки на опасность, особенно связанную с угрозой смерти (самого работника или клиента), в конкретных ситуациях может использоваться как средство легитимации отказа следовать официальным правилам:  "Все переворачивается, когда на чашу весов падает песчинка – человеческая жизнь, – передает  журналист А. Орешкин слова петербургских спасателей. – Если бедствие на море, в этот момент вся армия, городское правительство, гражданские службы переходят в подчинение Морскому центру… В момент опасности в Морском центре отменяются многие инструкции. Люди действуют интуитивно. Это дает огромный выигрыш в скорости…  "в спасании очень большую роль играют личные отношения между командирами", – признается начальник Морского спасательного центра Леонид Белов"[16]. Та же тема возникает и в интервью с врачами Института им. Склифософского, знаменитого "Склифа". "Жизнь порой преподносит такие фокусы, что все инструкции летят к черту. Действовать по правилам – значит упустить время и потерять больного, у которого был свой маленький шанс"[17].  Риск и опасность, угроза жизни здесь служат легитимации отказа от официально утвержденных норм. В приметах же они служат подкреплением норм неофициальных, причем не только относящих-

[410]

ся собственно к осуществлению профессиональной деятельности, но в еще большей степени – к области профессиональной коммуникации. Рассмотрим подробнее те нормы, которые транслируются в виде примет.

Нормы профессиональной коммуникации

Начнем с норм, выраженных в форме примет, ставя задачу представить их влияние на процессы профессиональной коммуникации. Приметы (точнее, запечатленные в них нормы) можно распределить по типу отношений, которых они касаются: отношения "профессионал – клиент"; отношения в профессиональном сообществе; виртуальные коммуникации (когда в роли партнера оказывается предмет или пространство, наделяемые качествами одушевленности).

Профессионал – клиент

Правила, которые фиксируются в виде примет и затрагивают отношение профессионала с клиентом, можно подразделить на две группы: моделирующие идентификацию с клиентом и, наоброт, поддерживающие дистанцию.

В сфере торговли существует примета, что "любовь к товару" способствует его быстрой продаже.  При этом под "любовью" понимают способность продавца взглянуть на твора глазами покупателя. Эта примета была записана, в частности, среди торговцев Троицкого рынка: "Если мне в моем и не только в моем отделе что-нибудь понравится, положу глаз… это обязательно покупается. Это многие женщины заметили… говорят: "С., иди померь что-нибудь!" вот если надумаю себе что-нибудь прикупить, это очень быстро продается, чуть ли не в тот же день" (Ж, 46 лет – ПМ: А.В. Бычкова, СПб., 2003). Продавец на время сама входит в роль покупателя, т.е. в данном случае примета диктует некоторую степень идентификации продавца с клиентом как условие успеха торговли.

Символическая идентификация с клиентом обнаруживается и в поверьях   других профессий. Так, у будущих медиков есть примета о "синдроме третьего курса": его появление и успешное преодоление свидетельствует о переходе в число настоящих врачей.  Суть этого "синдрома" состоит в том, что студенты медицинских вузов в определенный момент обнаруживают у себя симптомы опасных болезней, с которыми они знакомятся во время обучения. Таким образом, будущий врач переживает опыт пребывания в роли больного.

Опыт самоидентификации с учениками актуален  и в учительской профессии, хотя и не фиксируется (судя по нашим материалам) в виде примет, а проявляется в форме стереотипных реплик, обращений, шуток, имеющих хождение между учителями.  По свидетельству бывшей учительницы биологии, в их школе учителя, общаясь между собою, использовали те же выражения, которые приняты по отношению к

[411]

детям: "Оценка ситуации происходит теми же примерно словами, что и среди учеников. Вот если похвалить – "ну, молодец! Ты сегодня выучила!", там, "У тебя все хорошо получилось". Ну, "родителей,  будем вызывать твоих родителей. Тебе сегодня два!" По фамилии обратится к тебе – то есть присутствует алгоритм как бы общения с учеником и (в) общении между собой – но понимая, что ты иронизируешь. Главное: "Что ж, сегодня не выучила урок, вызову родителей" (Ж, ок.40 лет. – ПМ: Т.Щ., СПб., 2004). В другой питерской школе опыт идентификации с учениками включался в контекст посвящения в профессию. "Для молодых учителей у нас обычно делают "боевое крещение". В шутку, конечно, но значение это имеет. Например, экзамен устроить по билетам. А в билетах вопросы-шутки: "Как остановить бегущего по коридору ученика?" или "как драку прекратить" и т.д."  В той же школе каждый год устраивают "День дублера", когда учителей дублируют старшеклассники:  ведут уроки и копируют манеру поведения учителя (Ж, 40 лет. – ПМ: Н.В. Проценко, СПб., 2004). В интервью учителя говорят о том, что стараются, "прежде чем поставить оценку, прежде чем что-то сказать, вспомнить свои проблемы, свои радости, поставить себя на их (учеников. – Т.Щ.) место" (Ж, молодой учитель французского языка. – ПМ: М.Тагеева, СПб., 1999 г.). Среди качеств, необходимых учителю, называют "умение вообразить себя на месте ученика, быть ребенком (детское восприятие) или не забывать, какие проблемы у него были в детстве" (Ж, 25 лет. – ПМ: М.Морева, СПб., 2003). Учителя упоминают "барьер учительского стола", для преодоления которого прибегают к шутливым выражениям из детского репертуара: "На своих уроках  часто использую такие шутки, как: окончен бал, завяли помидоры, – а когда ученик что-то не понял или неправильно сказал, то говорю: получи фашист гранату… или когда самостоятельная работа, то: вперед на баррикады. Как детям, так и мне нравятся такие контрасты. Это позволяет снять психологическое напряжение или страх перед уроком" (Ж, 43 года. – ПМ: М.Пшенай-Северина, 1998 г.).

Для  врачей и учителей клиент, как правило, одновременно и объект, на который направлена их профессиональная деятельность. Их идентификация с клиенами одновременно есть идентификация с объектом, переживание или воспроизведение в своем опыте состояний объекта. У архитекторов фигура клиента и объект не совпадают, и символическая идентификация касается объекта, т.е. возводимого по проекту архитектора строения. Так, архитекторы говорят о том, что их жизнь переходит в возведенные ими строения, и что многие бы желали быть похоронены вблизи "своих" зданий. Отмечено и поверье о том, что после смерти архитектора его душа остается вблизи построенного по его проекту сообружения (ПМ: О.Аверичева, СПб., 2002 г.).

В актерской профессии объект профессиональной деятельности – это роль, которую профессионал создает на сцене и которая опосреду-

[412]

ет его отношения с залом (коллективным "клиентом"), а весь актерский коллектив создает спектакль. Соответственно, в актерских приметах существует тенденция к символической идентификации с ролью, спектаклем и театром в целом.

Так, актеры нередко  получают прозвища по удавшейся роли или  по запомнившейся ситуации (например, оговорке во время спектакля). Одна из самых распространенных примет: если во время репетиции упала роль (текст), то нужно поднять и посидеть на ней, чтобы не случилось провала во время спектакля. У балетных артистов то же положено проделать с упавшим либретто. В театре им. Ленсовета актеры, игравшие Опоссума и Енота, в одном из спектаклей допустили оговорку – в шутку их так и стали называть: Еноссум и Опот (ПМ: Н.Зайцева, 2000 – 2001 гг.).

Существуют театральные приметы, связанные с определенными спектаклями – они получают известность как трагедийные спектакли, игра в которых приносит несчастье: участники или их родные заболевают, попадают в аварии, терпят убытки, умирают. Среди актеров театра им. Ленсовета такую славу получили спектакли  "Макбет", "Вий", "Мастер и Маргарита" (ПМ: Н.Зайцева, СПб., 2000 г.). Смысл этой приметы в идентификации  профессионалов с миром спектакля, трагический сюжет которого как бы переносится в реальную жизнь актеров. В среде театральных артистов характерна идентификация с театром или спектаклем, в котором занят актер. Так, по словам артиста театра им. Ленсовета О. Андреева, "каждый человек – это театр. Чтобы возникла индивидуальность, личность актерская, – он должен чувствовать в себе театр. К этому надо стремиться".

В профессиях сферы услуг с желанием привлечь клиентов связан еще ряд примет, фиксирующих правила выбора места для работы, а также совершения специальных магических риуталов.

Приток покупателей, по приметам, зависит от места, где расположен стол или киоск. Торгующие стараются определить и занять ходовые места, в которых товар расходится быстрее, чем у других. По одной из примет, чтобы товар быстрее разошелся, нужно перекладывать его с места на место, тем самым будто придавая ему качество ходкого товара. Если в торговле существует понятие ходкого места, то у водителей такси – рыбного, где всегда много клиентов.

В качестве магического средства привлечения покупателей используются денежные купюры. После первой за день удачной продажи обмахивают все вещи полученными купюрами, приговаривая: "Продавайся, ничего не оставайся" (ПМ: И.Ивлева, 1998 г.; А.В. Бычкова, 2003 г.). Считается хорошей приметой держать в кошельке хотя бы немного своих денег, на развод, поскольку считается, что "деньги к деньгам". Таксисты кладут деньги под сиденье автомобиля, в надежде привлечь денежных клиентов (ПМ: Т.Щ., СПб., 2005).  Символическим средством выражения установки на привлечение клиентов в

 

 

[413]

данном случае служат деньги, т.е. медиатор, опосредующий  отношения с клиентом в процессе профессиональной деятельности.

Несколько торговых примет и ритуалов приведено на сайте О.Виноградова в Рунете. На соль наговаривают магические слова: "Пешие, езжие, идите сюда, здесь вам место, еда и вода. Мне денег, вам – товар. Аминь", – т.е. ситуация притока клиентов моделируется в заговоре.  Приводится также совет: смотреть на покупателя и, потирая руки, говорить вслух: "Пожалуйста, берите недорого!", про себя уточняя: "Мое возьмешь – свое отдашь! Аминь"[18]. По сведениям, собранным А.В.Бычковой, продавцы на Троицком рынке для привлечения покупателей зажигают церковную свечку: "Вот в эту субботу заметила интересную закономерность… зажигаю – народ косяком, и никто не уходит, ждут, ждут примерочную, покупают. Свечка догорает – даже не заходят" (ПМ: А.В. Бычкова, 2003 г.). Ритуализованное действие, доказавшее, по мнению рассказчицы, свою успешность, фиксируется  в форме приметы: зажжешь свечу – пойдут покупатели.

В приведенных случаях приметы диктуют модели поведения, поддерживающие связь между профессионалом и клиентом – получателем его услуг (или объектом его деятельности).

Наряду с этим, существуют приметы, ориентированные на подержание дистанции, разделяющей профессионала и клиента.

Так, у медиков считается плохой приметой показывать на себе локализацию боли или места травм у больного: "На себе не показывай!" Самая распространенная плохая примета – лечить больного-медика: роли врача и пациента не должны совмещаться. В соответствии с этой приметой, у хирургов дольше обычного срастаются переломы, а педиатры заражаются от своих пациентов детскими болезнями, которыми обычно взрослые люди уже не болеют[19]. Плохой приметой считается лечить своих родствеников или знакомых, поскольку, по врачебному поверью, болезни у них протекают тяжелее, чем у других, а в процессе лечения часто возникают осложнения. "У детей медиков и у самих медиков все не как у людей с медицинской точки зрения (роды с осложениями)", – написала мне в ответ на вопрос о медицинских приметах сотрудница Кабинета планирования семьи (ПМ: Т.Щ., 2002). "Я сама врач гинеколог-акушер, – говорит ее коллега, – но так всегда получалось, что дочка моя рожала первый раз в поезде, а второй раз у дверей дома", – ссылаясь в качестве подтверждения приметы на случай из своего опыта (ПМ: Н.Ю. Гохлейтнер, СПб., 2004). В учительской среде не приветствуется, когда дети учителей обучаются в той же школе (а еще хуже – в классе), где преподают их родители; замечают, что у таких детей чаще других возникают проблемы в школе (Ж, ок.30 лет. – ПМ: Т.Щ., СПб., 2003). У продавцов на уличном рынке имеется примета: не делать никаких покупок утром, пока не сделана первая продажа, и в понедельник ("иначе неделя будет пролетной"), – т.е. продавец не должен быть в роли клиента в начале рабочей недели и рабоче-

[414]

го дня (Ж, 46 лет. – ПМ: А.В. Бычкова, СПб., 2003). Приметы подобного типа поддерживают табу на идентификацию профессионала с клиентом.

В среде бортпроводников воздушных судов существует примета о "тринадцатом пассажире", наличие которого на борту самолета приносит несчастье. Таким пассажиром  считается бунтер, который начинает скандалить, требуя к себе особенного внимания. Такого пассажира стараются поскорее изолировать, чтобы высвободить внимание стюардесс  и не допустить его влияния на других пассажиров. Другие, как говорит стюардесса,  "приходят к нам, начинают изливать душу". Чтобы нейтрализовать такого пассажира, "лучше, конечно, ему налить что покрепче из бизнес-класса, да, и дать ему плед, подушку, чтоб он ни себя не нервировал, ни других пассажиров" (Ж 24 года. – ПМ: Т.Щ., СПб., 2005).

Разновидностью примет, устанавливающих дистанцию между професионалом и потребителями его услуг,  следует считать приметы о "первом клиенте".  Имеет значение его пол: хорошая примета, если первый (за день, неделю, после открытия нового заведения) клиент мужчина. Продавцам он сулит хорошие продажи, официантам – высокие чаевые, таксистам выгодные рейсы, а хирургам  операции без осложнений (ПМ: Ивлева И., СПб., 1998; ПМ: Козина О., В.Монич, СПб., 2000 г.; Т. Щепанская, СПб., 2004)[20]. Если первым клиентом оказывается женщина, то, по примете, день будет неудачным. Хирурги считают особенно опасными пациентами блондинок.

В данном случае примета ориентирует на поддержание дистанции по отношению к клиентам женщинам. Выраженные в виде примет, такие требования обычно не мотивируются. Но в ряде профессиональных традиций аналогичные правила транслируются в форме рассказов о случаях, где они представлены в контексте конкретной ситуации.

Первый пример – из практики учителя иностранного языка в средней школе. В учительской среде популярна мифологема "трудного класса" (как разновидность нежелательного клиента).  Мой собеседник пришел работать в школу совсем молодым человеком (на момент интервью ему 20 – 22 года, и он работает в школе около года). Среди седьмых классов, в которых ему предстояло преподавать, седьмой "В" пользовался репутацией "трудного": "Когда я после первого же или второго урока пришел в курилку, я сказал: "Насколько интересен класс "В". От некоторых преподавателей тут же я услышал смешки в мою сторону... они сказали: "А. (имя), В-класс, конечно, хороший, но, тем не менее, ты с ними намучаешься"… Это был раз. Потом после третьего урока, я имею в виду, после третьего дня в школе, я пришел и сказал: "Как же мне сложно общаться с седьмым В". в ответ мне сказали: "Естественно. Там же одни девочки"", т.е. "трудным" считался  "женский" по составу класс. Характерно, что коллеги считают, что "трудность" усугубляется   полом и молодостью самого учителя: "Они мне сказали: – А., ты молодой, они все в тебя влюби-

[415]

лись". Затем, уже наедине, одна из учительниц сказала: "Это нормально совершенно. Когда… училась в школе, к нам пришел один молодой учитель – мы в него были влюблены… это естественно, воспринимай это как непременное условие" (М ок.20 – 22 лет. – ПМ: Т.Щепанская, СПб., 2004 г.). Трудности, возникающие у молодого учителя, его коллеги с готовностью интерпретируют исходя из пола учащихся. В этой интерпретативной схеме различие пола профессионала и клиентов автоматически означает проецирование на их отношения матрицы брачных отношений (супругов или возлюбленных).

Другой пример – из практики водителя, инструктора по вождению в автошколе. Инструктуры, как правило, мужчины, рассматривают женщин как трудных клиентов.  В памяти девушки, обучавшейся в автошколе, запечатлелся следующий эпизод: "Инструктор был мужчина. Да, причем, когда у меня был экзамен, очень волновался и как-то сказал, что ужасно учить женщину водить, это настолько страшно". При этом инструктор высказывал неудовольствие тем, что его ученица все время хваталась за его кресло в автомобиле, и говорил, "что он мне не муж ведь, ничего" (Ж 20 лет. – ПМ: Е.В. Лебедева, СПб., 2004), очевидно, указывая на недопустимость переноса в профессиональную сферу образцов поведения, характерного для взаимоотношений мужчины и женщины в семейной сфере.

В обоих примерах отрицательное маркирование клиента-женщины может быть понято как средство поддержания символической границы между сферами личных (любовных, семейных) и профессиональных отношений. Отрицательное маркирование клиента женщины может быть инетрпретировано как разновидность правил избегания. Примета, вероятно, моделирует ситуацию, когда профессионал и клиент разнополы, и в роли профессионала выступает мужчина. Характерный пример такой модели – текст, распространяемый в сети Интернет как "Библия программистов": "Но надоело Ему создавать программы самому, и сказал Бог: создадим программиста по образу и подобию нашему, и да владычествует над компьютерами, и над программами, и над данными. И создал Бог программиста, и поселил его в своем ВЦ, чтобы работал. И сказал Бог: не хорошо программисту быть одному, сотворим ему пользователя, соответственно ему. И взял он у программиста кость, в коей не было мозга, и создал пользователя, и привел его к программисту; и нарек программист его юзером"[21]. Ситуация, когда профессионал мужчина взаимодействует с клиентом женщиной, является модельной в дискурсе большинства профессий. В нашей коллекции исключением можно считать только стюардесс, но здесь требует обсуждения вопрос о том, можно ли считать эту работу профессией, поскольку отсутствует критерий экспертного знания как основы статуса и профессиональной автономии; скорее, это обслуживающее занятие в рамках авиации как сферы деятельности,  профессия же  здесь – летчик, может быть, еще инженер и диспетчер.

 

[416]

Однако,  представление, что первый клиент женщина – "плохая примета",  продолжает функционировать и в тех случаях, когда в роли профессионала выступает женщина. Это характерно, например, для торговой среды (на уличном рынке), где женщины составляют большинство; тем не менее, и для них первый покупатель женщина – "плохая примета". В этом случае  контекст приметы уже иной: уточняется, что особенно плохо, если эта женщина сварливая, скандальная, иногда возникают подозрения, что у нее "дурной глаз", – т.е. примета предписывает избегать женщину как потенциально конфликтного клиента.

Так или иначе, приметы поддерживают дистанцию между профессионалом и клиентом, особенно если в роли последнего выступает  женщина.

Еще один вид примет – о существовании "своих" клиентов и "не своих", не предназначенных данному профессионалу. У водителей такси плохой приметой считается возвращаться к клиенту, которого проехал, не заметив вовремя у дороги. "Есть у нас такая… "твой клиент от тебя не уйдет". У каждого есть свои правила, я так пару раз проехал пассажира – я никогда не вернусь к нему. – Почему? – Я несколько раз… значит, не мой пассажир! Как бы такой ответ. Я несколько раз возвращался и получал просто… проблемы какие-то были, ненормальные, просто ни с чего, на ровном месте – поэтому я понял: значит, это… как бы действительно такое: силы какие-то, что вот: не надо возвращаться, значит, в этом что-то есть: проехал – проехал. Так: раз! – ой, рука… (т.е. заметил руку голосующего на дороге. – Т.Щ.)… ну и Бог с ним. Но это опять же со временем приходит. Много – молодые – конечно, злятся. Ему надо план зарабатывать, план отдавать, семью кормить - все это понятно. Раз! Ой! – проехал пассажира, начинает кипятиться, – вот этого не должно быть. Но это, опять же, приходит со временем: твой клиент от тебя не уйдет!". Такое отношение позволяет несколько уменьшить зависимость от наличия и местоположения случайного клиента: "Вот едешь с правой стороны – голосует с левой. Ты развернулся – наоборот. Опять же – едешь справа (т.е. по правой стороне улицы. – Т.Щ.) – опять голосует слева (т.е. на другой стороне улицы. – Т.Щ.). Ну, значит, ты понимаешь, что это опять же не твое время. Ты едешь пить чай" (М., ок.35 лет. – ПМ: Т.Щ., СПб., 2005). Приметы о "твоем" и "не твоем" клиенте или времени позволяет профессионалу не гоняться за каждым клиентом, а следовать сложившемуся стереотипу поведения, полагая, что встреча так или иначе произойдет. У музыкантов есть представление о том, что у каждого есть своя публика – люди, которые приходят конкретно послушать данного исполнителя, – и есть левая публика,  т.е. те, кто приходят на концерт "побухать, попрыгать" – от них не нужно ждать внимания и понимания, и их поведение не должно влиять на самооценку музыканта (Дм.Румянцев, гитара, вокал, группа "Ключи от неба". – ПМ: Н. Выродова, Е. Задорожная, СПб., 2002).

 

[417]

Поверья такого рода  позволяют ослабить зависимость профессионала от индивидуальных характеристик клиента, продолжать следовать сложившимся моделям профессионального поведения, т.е. поддерживают приоритет профессиональных норм над решениями, диктуемыми фактором случайности в отношениях с клиентами.

Граница профессии: семья и близкие

Ряд примет актуализируется на границе профессии, регламентируя  отношения с родными, близкими, любимыми людьми, не принадлежащими к числу коллег. В первую очередь эти приметы касаются женщин. Например, в ряде сфер деятельности отмечен запрет на появление женщин в пространстве профессии. Известное поверье о "женщине на корабле" (сулящей  несчастье) распространяется на самые различные корабли – от воздушных до космических, а также на другие транспортные средства.

Например, у пожарных отмечен запрет брать женщин в пожарную машину.  Накануне дежурства нельзя вступать с женщинами в интимные отношения и даже просто спать в одной кровати с женой[22], иначе может случиться вызов с трагическими последствиями. У космонавтов, по свидетельству на момент интервью будущего космонавта К. Козеева, присутствие женщин на космодроме расценивается как дурная примета: "Это еще со времен Королева пошло. Он запрещал появляться женщинам на стартовом комплексе, около ракеты. Сейчас с этим не так строго, ведь сколько женщин побывало в космосе! Но все равно этого негласного правила стараются придерживаться"[23].  По свидетельству К.Козеева, до сих пор не приглашают на старт родственников: жен и родителей участников космического полета. Запрет на присутствие в профессиональном пространстве женщин стоит в одном ряду  с запретом на присутствие родственников, членов семьи, смысл которых – поддержание разделения, символического барьера между  семейной и профессиональной сферами. У бортпроводников гражданской авиации существует негласный запрет брать с собой фотографии близких – считается, это "очень нехорошая примета". В полете не принято также обсуждать личную жизнь, семейные отношения – все это можно, но только на земле (Ж 24 года. – ПМ: Т. Щепанская, СПб., 2005). Семья, точнее, жена, в некоторых поверьях фигурирует  как источник  мистической опасности. У летчиков существует поверье о "черной вдове" – женщине, похоронившей одного или двух мужей. Женитьба летчика на такой женщине может стать причиной необъяснимых авиапроисшествий и катастроф[24].

Иногда  любовь к профессии прямо противопоставляется любви к женщине или семье. Рок-журналист А.Старцев говорил в интервью, что главное условие успеха рок-музыканта – "это энергия, которой он должен обмениваться с залом. Во-вторых, эгоизм. Если ты любишь творчество больше, чем жену, жизнь, детей, тогда тебе что-то удается. Характернейший пример – N. (называет фамилию известного рок-музыканта. – Т.Щ.), с девяностого года по девяносто шестой г. его

 

[418]

песни нормальный человек слушать просто не мог, потому что не надо уводить чужих женщин – это отнимает твою энергию" (ПМ: Н. Выродова, Е. Задорожная, 2002 г.).

Подобные представления определяют символическую границу, разделяющую сферы профессиональной деятельности и личных – любовных,  семейных – отношений. В артистической среде говорят, что выходя на сцену, "надо оставлять все за кулисами: плохое настроение, отвратительное самочувстве – все-все. Зал не должен знать о том, что у тебя неприятности или ты поругалась с соедями" (Васюта, конферансье. – ПМ: Н. Выродова, Е. Задорожная, 2002 г.). Перечисляя плохие приметы, актеры театра им. Ленсовета говорили о том, что нельзя нести "эту грубую реальность на сцену", здесь создается особый, условный, мир. В театре рассказывают, как один известный артист, узнав, что у него умерла мама, все-таки доиграл спектакль (ПМ: Н. Зайцева, 200 – 2001 гг.). Сферы профессии и личных отношений должны быть разделены, нарушение этой границы рассматривается как плохая примета.

Но есть и другие приметы, в которых семья и любовь близких людей,  наоборот, рассматриваются как добрый знак. Певица Т. Гвердцители, перечисляя профессиональные приметы, говорит, что удачу ей приносит колечко, подаренное сыном; упоминает и о том, что перед концертом хорошо, если  мама подержит ее за руку – это к успеху[25]. Водитель такси в беседе со мною показал подаренный близким человеком брелок, который служит ему в качестве оберега. В мемуарах петербуржца П.В. Холодякова упоминается командир 158 отдельной тяжелой танковой бригады подполковник Егоров, который "всегда носил за поясом маузер, а в голенище сапога – кинжал с портретом жены, вделанным в рукоятку"[26]. В этом же ряду и весьма распространенный обычай ставить на рабочий стол или носить с собою в бумажнике фотографию семьи. В этом контексте семья рассматривается как хороший знак, приносящий профессиональную удачу.

Отношения в сообществе

Далее рассмотрим приметы,  фиксирующие нормы общения в самой профессиональной среде. С фигурой "начальника" связаны чаще всего плохие приметы, что следует рассматривать как проявление скрытого сопротивления власти.  Например, в милицейской среде существует примета: "Утром встречаешь по дороге (на работу) начальника – жди трупа, что-нибудь страшное" (ПМ: Н.Бравичева, 2002 г.). Медики не ждут ничего хорошего от своих коллег,  ставших руководителями:  "Нету хуже сволочей, чем начальство из врачей" (ПМ: Т.Щ., 2003). В такого рода конструкциях прочитывается установка профессиональной среды на сопротивление институциональной власти как форма сохранения своей автономии. 

Есть приметы, направленные на консолидацию профессионального сообщества. Среди театральных примет, например, отмечена такая: на

 

[419]

сцене "со всеми здороваться обязательно надо и по несколько раз, даже если ты не знаешь этого человека" (О. Андреев. – ПМ: Н. Зайцева, т-р им. Ленсовета, 2000). Чтобы спектакль прошел удачно, перед его началом актеры "сходятся все вместе, берутся за руки и стоят некоторое время молча" (М. Пореченков. – ПМ: Н. Зайцева, т-р им. Ленсовета, 2000).

Ряд примет затрагивает поведение в условиях конкуренции. Они опираются на поверья, объясняющие конкурентные преимущества некоторых коллег. В торговой среде – поверья о легкой руке  или о дурном глазе. У школьных учителей, актеров и музыкантов – об особой энергии, с помощью которой они способны держать (под своим влиянием), соответственно, класс или зрительный зал. Рок-музыканты говорят, что профессиональный успех сопутствует тем, у кого имеется драйв (от англ. to drive 'вести, управлять') – свойство владеть вниманием зала. Таксисты утверждают, что существует таксистский фарт, необъяснимый, как в карточной игре или рулетке.

Поверья и приметы о более удачливых коллегах особенно распространены в торговой среде: им приписывается либо дурной глаз, либо легкая рука. Если у человека легкая рука, то, по поверьям, товар у него легко уходит, идет с ходу, быстро расходится и даже улетает, т.е. предполагается способность такого человека сообщать товару качества "ходкости" (ср.: ходкий товар). Такого человека зовут, веря, что он может передать удачу: "Бывают случаи, – рассказывает одна из продавцов рынка в Апраксином дворе, – у кого… легкая рука, могут даже попросить постоять его с товаром, первая продажа чтобы была хорошая. И тогда хорошо пойдет. Первая продажа: если продашь хорошо товар, с большим наваром, то обмахивают – прям берутся эти купюры там в пачке – и машут над своим товаром. Бывает, если соседние торговки тоже увидят, то просят над их товаром тоже помахать, бывает, по всему магазину с этими деньгами обходят. Чтоб хорошо продать" (ПМ: А. Тыквина, 1996 г.). Примета гласит: если человек, совершивший удачную продажу, помашет деньгами над товаром (в том числе и чужим), то этот товар также хорошо уйдет. Это поверье несколько смягчает конфликты, стимулируемые конкуренцией между торгующими. Удача в этом случае не отталкивает продавца  от соседок по рынку, а, напротив, способствует большей интеграции в сообщество (его везде зовут). Но условием этого становится совершение ритуала, в ходе которого продавец демонстрирует готовность поделиться удачей – установку на сотрудничество. В целом поверье о легкой руке как объяснении удачных продаж несколько смягчает разрушительные для сообщества последствия конкуренции и даже способствует символической консолидации сообщества.

Если же более удачливый торговец не продемонстрировал готовности поделиться удачей, то его могут обвинить в колдовстве или заподозрить у него дурной глаз, благодаря чему он способен якобы испортить, сбить, перебить торговлю у своих конкурентов, например, рассыпав возле

 

[420]

чужого прилавка мелкие деньги или наговоренную соль; тогда, по поверью,  торговля сбивается, и ее нужно налаживать с помощью специальных обрядов (постараться отыскать рассыпанную мелочь): "Даже война своя торговая идет. Допустим, считается, что если один продавец завидует другому, – не далее как вчера слышала это в курилке, – идет война такая: завистник приходит и подбрасывает тому, кому завидует, копейки, мелочь. Таким образом он "сбивает торговлю"" (Ж, 46 лет. – ПМ: А.В. Бычкова, 2003 г.). Тогда соседство с ним считается опасным, и неизбежна социальная изоляция удачливого соседа, либо открытый конфликт: "У нас, допустим, там две женщины, которые жизнь положили на этой торговле… все время спорили, так дело доходило до того, что вот, допустим, одна стоит напротив другой, у одной идет торговоля, у другой нет, – так там такой начинался скандал…" (Ж, 1948 г.р. – ПМ: И.Ивлева, 1998 г.).

Еще ряд примет связан с мифологемой дурного глаза., от которого нужно защитить товар, чтобы он хорошо расходился, не залеживался на прилавке: его нужно перекладывать с места на место; в случае, если пришел новый товар, о нем не разговаривать, не отвечать на вопросы о нем и не давать возможности обсуждать его соседкам по рынку (ПМ: А. Тыквина, 1996 г.). Поверья о сглазе, таким образом, поддерживают дистанцию, коммуникативные барьеры между продавцами. У торговцев плохой приметой считается давать деньги в долг и отдавать долги до первой продажи; у таксистов – наоборот, вечером, после получения выручки; эти приметы также содержат нормы дистанцирования, разделяющие коллег. 

В среде бортпроводников в Гражданской авиации негласной изоляции могут подвергнуться коллеги, попадавшие в нештатные ситуации: с ними боятся летать из-за приметы о том, что они притягивают несчастья (эту примету мы подробно разбирали в самом начале). Чтобы этого не произошло, им советуют носить охранный пояс, купленный в церкви, а также никогда не думать о возможных авариях и катастрофах.

Формой ограничения коммуникаций между коллегами являются и приметы, табуирующие орудия  профессиональной деятельности. У музыкантов дурная примета – давать кому-то свой музыкальный инструмент, у архитекторов – пускать кого-то за свой рабочий стол. Исключения могут сделать только для тех особенно близких друзей, которым полностью доверяют. В основе этих примет – символическая идентификация профессионала со своим инструментом (как и архитекторов с их рабочим местом). Так, по состоянию музыкального инструмента коллеги судят о его хозяине и вообще считается, что инструмент накладывает отпечаток на характер музыканта, точнее, его характер описывается через свойства музыкального инструмента: "Считается, что пианисты самые интеллектуальные. У них самый огромный репертуар. Они самые развитые, разносторонне развитые… скрип-

[421]

ка – это лидер, вторая скрипка как второй голос, виолончель создает низкие ноты, это основание квартета, и альт, вроде бы ничего не делает, но зато чувствует и слышит лучше всех", – утверждает музыкант, сам виолончелист, характеризуя представления, бытующие в среде исполнителей классической музыки.  Похожие представления отмечены и у рок-музыкантов. Существуют анекдоты об отдельных инструментах и исполнителях: в среде классических музыкантов – об альтистах, в рок-среде – о басистах (исполнителей на бас-гитаре) (ПМ: Н. Выродова, Е. Задорожная, 2002 г.).

Символическая идентификация с профессиональными атрибутами отмечена и у военных различных  воинских  специальностей или родов войск: крылатая авиация. Бойцов из подразделений, отвечающих за обеспечение ГСМ (горюче-смазочными материалами), в войсках назывыают мазута, обращаясь к ним: "Эй, мазута, когда принесешь мазута!". Артиллеристы считают себя военной интеллигенцией: "Пехота пешком, а мы на технике" (ПМ:

Такие анекдоты (как и насмешливые стихотворения-эпиграммы, которыми обмениваются студенты различных факультетов медицинского вуза, и присловья-характеристики различных родов войск, маркируют границы между разными сегментами профессионального сообщества.

Ряд примет накладывает ограничения на сам процесс коммуникации, табуируя отдельные темы вербального общения, разговоры или вообще звуковые сигналы. У бортпроводиков в авиации существует запрет громко говорить, свистеть и плакать на борту самолета.  Запрет свистеть находясь в вертолете упоминают и геологи, которым часто приходится пользоваться этим транспортным средством в экспедициях. У артистов не принято  громко разговаривать на сцене помимо спектакля, свистеть (плохая примета), у врачей-акушеров – много смеяться во время дежурства (могут быть сложные роды и потребоваться кесарево сечение)[27].

Табуированы некоторые слова и темы – как правило, связанные  с опасными ситуациями. На борту самолета стюардессы избегают произносить некоторые профессиональные термины, говорить на борту о рисках и авариях, грубо называть самолет и высказывать сомнения в его летных качествах  (долетим ли мы на этом корыте?), обсуждать темы семьи, любви и вообще  "личные проблемы".  У хирургов не принято говорить: "накладываю последний шов"[28], так же и представители профессий, связанных с риском, предпочитают вместо слова последний говорить крайний. У военных в зоне боевых действий табуируются слова, обозначающие ранения и гибель: вместо них используются эвфемизмы и метафоры –  нахлобучило ("ранило"), груз 200  и т.п.

Виртуальные коммуникации (инструмент как виртуальный партнер)

Целый ряд примет фиксирует правила обращения с рабочим инструментом, оборудованием и снаряжением, причем зачастую эти

 

[422]

правила также строятся как коммуникативные, т.е. приметы предписывают обращаться с рабочим инструментарием как с партнером по коммуникации, одушевленным существом, обладающим свойствами личности.

Среди театральных примет – запрет неуважительно обращаться с театральным манекеном:  "К манекенам надо относиться как к людям… надо уважительно относиться, нельзя толкать их, пинать и т.д." (М. Пореченков. – ПМ: Н. Зайцева, т-р им. Ленсовета, 2000 г.). У работников авиационной отрасли не принято ругать свой самолет – это считается плохой приметой: "Мы никогда не говорим, что вот, мол, старый самолет – мы всегда вот, ну, среди стюардесс, говорим: вот, хорошая машинка, там, с ней начинаешь ласково разговаривать… Ил, Илюша…" "Ой, долетим ли мы на этом корыте – такие вещи запрещено говорить". Произносить подобное – плохая примета: можно навлечь несчастье (Ж, 24 года. – ПМ: Т.Щ., 2005 г.). Обычай ласково разговаривать с машиной отмечен и у водителей такси: "Многие садятся в машину и сначала погладят… заводишь, как, скажешь: – Ну, заинька, поехали!" Водитель "должен уважать, любить и ухаживать и, знаете, даже так бывает, такое ощущение, когда ты намоешь машину, там протрешь, – и такое ощущение – она идет иначе: легче движение, ну все это. Это да, есть. Но это у любого водителя. Она тебе и отвечает тем же" (М, ок.35 лет. – ПМ: Т.Щ., 2005 г.). В телепередаче РТР[29] старый летчик А.З. Пятков обращается к самолету "Ил-4", на котором в 1941 г. летал в бой: "Ты музейная сейчас стала – ну не знаю, тварь – не тварь, животина, – но ты для меня живое существо".

Обычай конструировать коммуникации со своим пейджером был отмечен и в среде операторов пейджинговой связи. По свидетельству работавшей в этой сфере девушки, "одно вемя на пейджер друг другу было популярно скидывать сообщения типа: "не виляй бедрами, меня укачивает. Твой пейджер" или "Вытащи меня из кармана, задыхаюсь ведь. Твой пейджер" (ПМ: Н. Ершова, 2002 г.).

Даже у артистов балета считается плохой приметой говорить о неисправности балетной экипировки. Подтверждение этой приметы – нарратив, рассказанный артисткой балета Мариинского театра: "Как-то на гастролях в Японии я сидела за кулисами с партнером, нам уже выходить на сцену, а у него настроение ужасное, все уже устали от бесконечных гастролей. Он мне говорит: "Ну развесели меня как-нибудь". Ну, я говорю: "Ну хочешь, развяжу завязку на пуанте и выйду так на сцену. Все будут только и следить за ней". Все, конечно, было сказано в шутку, но когда я вышла на сцену, у меня действительно оторвалась лента от пуанта, а впереди еще целая вариация. Там сплошные прыжки, а у меня еле-еле держится туфель. Все японцы действительно уже на меня и не смотрели, только гадали, потеряю я касок или нет? Когда я закончила и зашла за кулисы, мой партнер меня чуть не убил, он подумал, что я действительно развязала тесемку, чтобы его повеселить" (ПМ: Е. Соколова, 2003 г.). Неосторожное слово немедленно воплотилось в реальность.

 

[423]

Плохая примета – использовать инструменты и снаряжение, с которыми была связана профессиональная неудача или опасная ситуация. Так, парашютная система, при использовании которой погиб человек, больше никогда не используется. Студенты медицинских вузов избегают надевать белые халаты, в которых сдавали сессию, если она прошла неудачно – лучше купить новую форму, т.к. "старая помнит, как ты чуть не завалил экзамен" (ПМ: В. Монич, 2003 г.). Профессиональному снаряжению и инструментарию приписывается своего рода "память", и если это "память" о неудаче, то отрицательно маркируется и вещь, как ее символ.

Внешний облик профессионала: сохранение идентичности

            Ряд примет регламентирует внешний облик работника, точнее, ограничивает его действия по изменению своего облика. Так, часто упоминается опасение мыть голову перед  началом ответственного дела: у актеров плохая примета мыть голову перед важным спектаклем или концертом (но редко кто это соблюдает), у медиков и пожарных – перед дежурством. Акушеры-гинекологи считают плохой приметой перед дежурством стричь и красить ногти и даже класть на стол нож (может быть трудный случай с кесаревым сечением), пожарные – бриться, таможенники считают, что нельзя браться за лезвие бритвы, пока не возбуждено уголовное дело (в случае обнаружения криминала). Пожарные замечают, что опасные выезды случаются, когда надеваешь на дежурство новую или выстиранную только что форму, стюардессы не надевают в первый полет новые туфли, не пришивают пуговицы и вообще стараются не брать с собою иголки с нитками (в полете нельзя ничего пришивать – "Самолет никогда не вернется вовремя")[30].

У врачей запрет стричь ногти упомянут в контексте табуированности острых орудий; у  авиаторов – в форме дорожных поверий о том, что можно "зашить" дорогу. Но в целом этот комплекс примет предписывает сохранение идентичности, привычного внешнего облика, удобной и привычной (пусть и неброской) одежды и обуви. Главное – неизменность, идентичность профессионала самому себе. Возможно, этот тип примет следует трактовать как моделирование спокойной ориентации на привычные нормы в кризисной ситуации, скорее, чем рискованные решения и отход от сложившихся стереотипов поведения.

Место и время

            Приведенные данные свидетельствуют о том, что  приметы вторгаются в сферу регулирования профессиональных коммуникаций, устанавливая баланс между стратегиями разграничения (исключения) и консолидации (включения) как внутри профессионального сообщества, так и в его отношениях с клиентами и руководством (инстанции-

[424]

ями власти).  Однако было бы сильным упрощением рассматривать приметы как средство повседневной регламентации поведения.  Примета не просто транслирует команду для актуализации в конкретной ситуации.  Она не столько регулирует, сколько моделирует поведение, создавая прецедент и придавая ему качество сакрализации за счет актуализации эмоционального подкрепления (опоры на риск и связанные с ним состояния страха, тревожности или воспоминаний о них).

            Среди профессиональных примет есть такие, где не фиксируются нормы коммуникации, а только место и время, когда могут произойти опасные случаи. У работников космической отрасли есть примета, что ЧП на орбите случаются в основном перед выходными[31]. Врачи скорой помощи замечают, что самое тяжелое время (много больных, тяжелых травм) в неделе – вечер и ночь пятницы, а самым тяжелым временем суток считают время от полуночи до раннего утра. Приводят профессиональные приметы, по которым больных с криминальными травмами привозят, как правило, после часа ночи,  и под утро, в так называемый час Быка;  с трех до четырех часов утра, по медицинской примете, "час самоубийц". Полдень, наоборот, считается в "Скорой" самым спокойным временем[32]. Работники турфирмы сообщали, что их начальник требует приходить утром без опозданий, т.е. "утром самые сильные энергетичесукие потоки" (т.е. больше всего перспективных клиентов)[33]. 

            Приметы фиксируют и ритм профессиональной деятельности, приписывая определенную ритмичность возникновению рисков и неудач. Врачи очень часто указывают на так называемый "закон парных случаев": "Примета: сложный случай обязательно повторится в ближайшее время – закон парных случаев" (Ж, терапевт, 15 лет стажа). "Существует закон парных случаев: или на  дежурстве, или на приеме в один день поступает два сложных больных"(Ж, акушер-гинеколог, 26 лет)[34]. По актерской примете, неудачным бывает обычно второй спектакль (а не премьера)[35].

            Ряд примет регламентирует поведение в определенных местах в пространстве профессиональной деятельности, тем самым определяя символический статус этих мест. Большинство актерских примет связано с поведением на сцене: на сцене нельзя свистеть, громко разговаривать и ругаться матом, совершать пошлые жесты  лузгать семечки и плевать; нельзя ходить по сцене в уличной обуви – надо переобуваться. Моделируется собственно пространственное поведение: нельзя ходить (вне спектакля) через всю сцену – надо обойти ее; некоторые арстисы и музыканты считают хорошей приметой выходить на сцену с определенной стороны, символически размечая пространство как "благоприятное" и "опасное". Так, Т.Гвердцители предпочитает выходить на сцену во время выступления из-за левой кулисы, а Александр Буйнов – из-за правой[36].

 

[425]

Подкреплением подобных правил служит представление, что "сцена – очень опасная для артиста вещь", она способна взаимодействовать с ним как одушевленное существо: иногда говорят о "духах сцены", которые способны испортить спектакль, если артисты нарушат неписанные правила. В Театре им. Ленсовета рассказывают байки о том, как во время отыгранного неудачно спектакля обрушились декорации, потому что "сцена… такого позора, как наш спектакль,… просто не выдержала"[37]. Вообще сцена считается у актеров сакральным местом, театр – священным, как храм, или близким и дорогим, как дом.

Указанные приметы  фиксируют не столько нормы коммуникации, сколько характеристики пространства и времени – координат, в которых протекает профессиональная деятельность. Определенные точки в пространстве-времени профессии фиксируются как "страшные", когда обостряются  профессиональные риски (провала спектакля, катастрофы самолета, потери денег и товара у торговых работников и т.д.). Определение места-времени как "страшного" должно означать, что в этих координатах приметы стимулируют обострение ожидания опасности, которое, в свою очередь, служит подкреплением для собственно коммуникативных норм, о которых мы говорили выше. Авиационные приметы актуальны на борту самолета и во время полета, водителей такси –  в дороге. С дорогой связан ряд примет и представителей других профессий: геологов (не свистеть в вертолете, не уходить далеко, когда ожидаешь транспорта), пожарных (не разметать дорогу перед пожарной машиной), милиционеров (встретить по пути на работу начальство – к трупу). Приметы пожарных, спасателей, милиционеров, врачей связаны, в основном, с дежурством. 

Таким образом, этот последний класс примет ("пространственно-временной") фиксирует условия, с которыми коммуникативные  нормы должны быть символически связаны, так что потом, в процессе повседневности, эти нормы будут соблюдаться уже без специального подкрепления, актуализируясь при попадании в  соответстующие  координаты (т.е. собственно, в пространство профессии). Само место и время будет срабатывать как сигнал к их актуализации. Необходимость в сакрализации отпадет, как только нормы перейдут в привычку. Поэтому страхи и риски, нарративы об опасных ситуациях и собственно приметы наиболее актуальны в период неофитства, освоения профессии и часто включаются в ритуальные комплексы профессионального посвящения. Опытные же специалисты относятся к страхам и рискам спокойно и нередко скептически.

Функция примет с их способностью к актуализации рисков  состоит в том, чтобы  представить модель поведения, которой затем предстоит перейти в привычку. Примета – это транслируемая культурой модель профессиональной привычки.