Т.Б. Щепанская

(к.и.н., в.н.с. МАЭ РАН, СПб)

Застолье на рабочем месте: символы профессии, репрезентации идентичности // Фольклор малых социальных групп: традиции и современность: Сб. науч. ст. М.: Гос. респ. центр рус. фольклора, 2008. С. 50 – 74.

 

                Эта статья – фрагмент исследования по сравнительной этнографии профессий, предметом которого является феномен неформальной традиции, формирующейся и транслируемой в профессиональной среде. Исследование базируется на серии глубинных интервью с представителями разных профессий (по 5 – 10 интервью в среднем с представителями одного профессионального сообщества), а также  более глубокими исследованиями отдельных занятий, которые, как нам представлялось по результатам пилотажного этапа, могут послужить базой для моделирования тех или иных специфических аспектов профессиональной традиции (занятий, в которых именно эти аспекты выражены наиболее ярко). В этих случаях глубинные интервью дополнены наблюдениями, анкетированием и т.д. Кроме этого, привлекаются тексты, отражающие профессиональные традиции (мемуары, дневники, стенные газеты, публикации в прессе, телепередачи, например, посвященные профессиональным праздникам и т.д.). Наконец, некоторые сведения были получены из автобиографий, присланных по призыву группы социологов в 1990-х гг. в газету «Час  пик». Несколько сотен биографий, в основном, петербуржцев, но также и жителей других населенных пунктов Северо-Запада и – меньше – других регионов России -  хранится в биографическом фонде Социологического института РАН в Санкт-Петербурге.

                Рассматривая массу разрозненных данных о внешних проявлениях профессиональных традиций, мы ставили целью выяснить, можно ли обнаружить общую схему, в которую эти проявления бы вписывались – т.е. смоделировать профессиональную традицию как особый феномен общественной жизни. Эта схема, впрочем, может быть не единственной (модель тогда выглядит как наложение нескольких разных схем) или варьировать на разных уровнях. Следующей задачей было выяснить внутреннюю логику, определяющую структуру этой (предполагаемой) модели – гипотетически, это должна быть логика отношений, значимых для профессиональной среды (как внутри ее – между профессионалами, - так и вне: отношения профессионалов с клиентами, потребителями их услуг, и властью, которая также, впрочем, может выступать и в роли потребителя).  Соответственно этой гипотезе, неформальные профессиональные традиции могут рассматриваться с точки зрения их прагматики – роли, которую они играют в процессах интеграции/дифференциации, иерархизации, распределения социального контроля и власти в профессиональном сообществе и между ним и внешними социальными структурами.

                Но начать анализ профессиональных традиций нужно с ее внешних проявлений, которые можно непосредственно зафиксировать в «поле». Таким образом, мы ищем формы, в которых эти традиции приобретают видимость: это могут быть вербальные формы (то, что условно называют иногда «профессиональный фольклор») и невербальные (от атрибутики до ритуалов повседневного общения). Особенно интересны те моменты повседневности, в которые традиции проявляются в «сгущенном», концентрированном виде: ритуалы или ритуалоподобные события. Примером таких событий могут служить застолья, ритуализация которых тем ярче выражена, чем в большей степени они вычленяются из буден. Такие события сознательно выстраиваются участниками как тексты: они сюжетно организованы (имеется сценарий), их дискурсивное наполнение более обычного регламентировано, стереотипизировано (т.е. с такими событиями связаны определенные дискурсивные формы, нередко тоже стереотипизированные на уровне жанра, сюжета, фразеологии и лексики – собственно, то, что обычно понимается под «фольклором»). Таким образом, торжественное застолье, например, может быть описано как текст, в который вписываются более мелкие тексты, как вербальные (байки, тосты, песни, эпиграммы и проч.), так и невербальные (знаковый смысл имеет одежда присутствующих, набор подарков и вообще атрибутов такого застолья).

                Нас (в связи с темой профессиональной традиции) в первую очередь интересуют те элементы этого текста, которые представляют профессию, понимание профессионализма и профессиональную идентичность. В связи с этим нужно уточнить, что понимается под «профессией». В данном случае это занятие, дающее основной доход и базирующееся на специальном теоретическом знании как своем центральном компоненте. Это знание определяет право заниматься данной деятельностью; социальный статус профессионала (в том числе и место внутри профессиональной иерархии); лежит в основе профессиональной идентичности (оказывает решающее влияние на шкалу оценки в среде коллег и формирование профессиональных репутаций). Получение этого знания – а следовательно, права на занятие – имеет институционализированные формы (например, система высшего образования, но в некоторых случаях и другие формы, особенно для новых профессий) и подтверждается формализованной системой лицензирования и/или сертификации (получение официального документа, подтверждающего право на занятие).        

Обсуждая тему профессиональных традиций, трудно обойти практику, в которой эти традиции проявляются особенно ярко: коллективные застолья коллег по работе.  Наша задача – проанализировать этнографию застолья с точки зрения репрезентации символов  профессии, проявлений и формирования профессиональной идентичности, этики, репутаций и шкалы их оценки в среде коллег, а также и самой этой неформальной среды.  

Мы рассматриваем застолье как коллективную практику и форму проявления неформальных отношений, ритуал их репрезентации, наконец, как концентрированное проявление фольклорной традиции (в сценарий застолья включаются тексты, имеющие статус профессионального фольклора: тосты, самодеятельные песни, эпиграммы, шутки, розыгрыши, байки, паремии). Само застолье может быть прочитано как текст — оно построено  сюжетно, в соответствии с неформальным, но общеизвестным и принятым сценарием. Основные этапы развертывания этого сценария маркированы тостами, право произносить которые также негласно распределено между присутствующими в зависимости от их официального и неформального статуса.

Все это позволяет рассматривать коллективное застолье как ритуализованную практику. Разумеется, степень ритуализации – соблюдения сценария и полноты его развертывания в каждом случае зависит от характера ситуации, послужившей поводом.

Ситуации, отмечаемые застольем

                Коллективные застолья коллег и сотрудников по работе можно подразделить, во-первых, на будничные и праздничные (определим шире: застолья по особым случаям, прерывающим повседневность). В первую группу мы относим повседневные чаепития, как правило, безалкогольные. Степень регламентации в этом случае минимальна, хотя и здесь складываются определенные правила, но им редко придается символическое значение. Они вытесняются в область автоматизмов повседневности. Практика коллективных чаепитий существует отнюдь не везде. Так, от сотрудников Физтеха (ФТИ им. Иоффе, СПб) мне приходилось слышать, что у них “нет института чаепития”. Объясняют это тем, что в коллективе мало женщин. Вообще мои собеседники (женщины физики) оценивают чаепитие на работе именно как женскую практику, которая ассоциируется у них даже с “радостью материнства” -- однако, противопоставляется интересам работы: “Ко мне заглядывает здесь по пятьдесят человек в день, -- сетует  владелица кабинета; ее коллега поясняет: --  Понимаешь, а с другой стороны, если N (называет ее имя. – Т.Щ.)  бы стала это делать, тут стал бы сплошной стол, и работать уже некогда. -- Да, мешают работать,” -- подтверждает хозяйка, заметив, что она чаще пьет кофе в одиночку, не отрываясь от работы (ПМ: Т.Щ., 07.07.2005). Чаепития на рабочем месте в этом случае ассоциируются скорее с бытом и домом, семейными, а не профессиональными моделями взаимодействий.

С точки зрения репрезентации профессиональных традиций первостепенный  интерес представляют застолья по особым случаям – когда, как говорят, надо собраться и отметить.  Такие случаи, как правило, отмечены присутствием на столе алкоголя и приобретают статус  профессионального праздника.

Профессиональные праздники. Дни профессиональных праздников для одних профессий установлены централизованно и отмеченные в календарях, для других – известны в среде коллег и отмечаются как неофициальные. Официальные даты устанавливались в советский период указами Президиума Верховного Совета СССР – часть их была утверждена в середине 1960-х гг., а затем в 1980-х, когда был опубликован Указ Президиума ВС от 1 октября 1980 г. СССР № 3018-Х “О праздничных и памятных днях” и Указ от 1 ноября 1988 г. № 9724-XI “О внесении изменений в законодательство СССР о праздничных и памятных днях”[1].

В Биографическом фонде (хранится в архиве Социологического института РАН в Санкт-Петербурге) есть воспоминания Г.К. Смирновой, непосредственно участвовавшей в организации профессиональных праздников сразу после их официального введения “сверху”. В 1965 г. она была утверждена  в качестве заведующей отделом пропаганды и агитации Каменского РК КПСС. “На мою долю в те годы пришлась большая массово-политическая работа, т.к. после XXII съезда КПСС был взят курс на воспитание нового человека. В то время были утверждены все профессиональные праздники, и мне приходилось их организовывать. Было хлопотно, но интересно”. С точки зрения партийного работника профессиональные праздники представляются  формой культмассовой работы, каналом проведения линии партии в профессиональной среде. Важно отметить момент партийного участия в их организации: “За время моей работы в РК КПСС в проведении торжественных вечеров, собраний никогда не повторялась, старалась их разнообразить, сама порой разрабатывала сценарии вечеров”.  Подобные мероприятия устраивались и в своей собственной среде: Г.К. Смирнова упоминает Дни лектора и пропагандиста, в организации которых она также принимала участие. “До меня Дни пропагандистов проходили однообразно: доклад об итогах, награждение лучших и все. Я стала разнообразить проведение этих Дней. Пропагандисты были довольны, я рада. На эти “Дни” стали приезжать из села за 20 – 30 км и уезжая благодарили. Разве это не счастье, когда сделанное тобой приносит радость людям”[2].  Официальная часть праздников обычно состояла из торжественных собраний и вечеров. Для последних готовился сценарий, включавший награждение победителей социалистического соревнования, конкурсов “лучший по профессии”, посвящение в профессию молодых коллег, концерты приглашенных артистов или художественной самодеятельности. Нередко на собраниях по случаю профессиональных праздников присутствовали коллеги из разных организаций и предприятий (или их представители), что создавало базу для формирования профессиональной общности, выходящей за пределы своей организации и, вероятно, общих черт профессиональной культуры.

                Наряду с официальным, во многих профессиях сложилось и неформальное празднование своего Дня, центральной частью которого служило коллективное застолье.  Соотношение официального  и неофициального компонентов различно. В некоторых профессиях их День так и не был утвержден, соответственно, весь ритуал празднования в целом имеет статус неофициального. Таковы Дни этнографа (17 июля), археолога (15 августа или во вторую субботу августа) и т.п. Даже участие администрации выглядит в  этих случаях скорее как переход ее на неформальный стиль общения с коллегами – точнее, переход от общения с сотрудниками коллектива как подчиненными (по правилам организации) к общению с ними именно как с коллегами (по профессиональным нормам, которые остаются менее формализованными, поскольку сама профессия как общность базируется большею частью на неформальных механизмах – этике, репутациях и т.п.).

Установление таких неофициальных праздников имеет дополнительную легитимацию – обычно посредством этиологических мифов или преданий, возводящих их происхождение к временам конституирования профессии или к действиям авторитетных предшественников, которым в этом случае приписывается роль “отцов-основателей” или “культурных героев”. Так, введение празднования Дня этнографа 17 июля в профессиональной среде приписывается Р.Ф. Итсу, основателю и многолетнему руководителю Кафедры этнографии и антропологии на историческом факультете ЛГУ (позже СПб ГУ), а затем директору Ленинградской части Института этнографии РАН. Днем профессионального праздника был избран день рождения выдающегося русского путешественника Н.Н. Миклухо-Маклая, в честь которого был назван Институт этнографии и антропологии РАН. Согласно легенде, Р.Ф. Итс в этот день разослал поздравительные телеграммы коллегам в разные города, в  том числе и тем, кто находился в экспедициях по всей территории СССР. Немаловажным обстоятельством в выборе даты было и то, что в середине июля большинство этнографов находится “в поле” – полевой сезон, как правило, приходится на лето, а студенческие экспедиции выезжают после окончания сессии, т.е. в начале июля. 17 июля обычно близко к середине экспедиции – ее “экватору”, который по традиции и до этого было принято отмечать. Также неофициальный статус имеет празднование Дня археолога, который устная традиция связывает с именами ленинградских исследователей – по разным версиям, В.И.Равдоникаса, Г.Ф.Корзухиной, а также Т.С. Пассек (Ленинград, Москва). На одном из форумов, где обсуждалась тема празднования Дня археолога, были высказаны следующие варианты предания о его происхождении. (1). День археолога впервые стали отмечать в экспедиции В.И. Равдоникаса (раскопки Оленеостровского могильника на строительстве Беломорканала в 1930-е гг.). (2). Начало положила Г.Ф. Корзухина, сотрудница Института истории материальной культуры (Л.), разославшая по экспедициям телеграфные поздравления. Эта версия не противоречит, впрочем, первой, объясняя не столько происхождение, сколько широкое распространение праздника именно в 1950-х гг. (3). 15 августа первоначально отмечался в экспедиции  Т.С. Пассек как ее день рождения; затем традиция разошлась по другим экспедициям[3]. Д.Г. Савинов, на момент интервью (2003) заведующий кафедрой археологии,  склонялся к той версии, что инициативу празднования проявили “два крупнейших археолога: вот Равдоникас…  и Бернштам, которые вместе вот работали в Средней Азии” (ПМ: Т.Щ., 2003 г.). Характерно, что при всех разночтениях традиция связывает введение профессионального праздника с именами известных археологов, чьи работы дали начало целым направлениям в развитии дисциплины.

Если официальные праздники вводятся указами Президента РФ (в советский период – Президиума Верховного Совета СССР), то неофициальные легитимируются ссылками на авторитет известных и авторитетных представителей самой профессии. Есть и промежуточный вариант, когда профессиональный праздник учреждает руководство организационных структур, в рамках которых осуществляется профессиональная деятельность. Так, День инженера-механика (30 октября) отмечается по приказу Главкома Военно-Морского флота РФ с 1996 г.[4] День этнографа не был учрежден официальным приказом, но его инициатором считается Р.Ф. Итс, бывший руководитель Кафедры этнографии ЛГУ и Ленинградской части Института этнографии РАН – т.е. возглавлявший оба основных этнографических учреждения  в Ленинграде в 1980-х гг.

Выбор даты празднования связан либо с уже существовавшей традицией, либо с памятной датой в истории профессии. Как правило, официальные даты апеллируют к историческим событиям, связанным с институционализацией профессии – образованием учреждений, распоряжениями властей. Так, День российской науки по Указу Президента РФ от 07.06.1999 г. отмечается 8 февраля – 8.02.1724 г. (28.01 ст.ст.) Указом правительствующего Сената в России была учреждена Академия наук.  Символика профессиональных праздников апеллирует в этих случаях к санкции государственной власти, причем характерно, что со сменой власти иногда меняются и даты. Так, в советский период День науки отмечали в третье воскресенье апреля (дата, cвязанная со временем написания в 1918 г. В.И. Лениным статьи  “Набросок плана научно-технических работ”). В 1991 г. был перенесен и День печати – с 5 мая (в советское время отмечали дату выхода первого номера газеты “Правда”) на 13 января (в 1703 г. вышел первый номер газеты “Ведомости” по указу Петра I)[5].

В других случаях праздники (особенно неофициальные) поддерживают уже существовавшую в профессиональной среде традицию, придавая ей только новый смысл. Праздники “полевых” профессий связаны с цикличностью экспедиционных сезонов. Этнографы и археологи стараются отметить свои праздники в экспедиции: ДЭ привязан к “экватору” экспедиций с участием студентов, ДА – ближе к концу полевого сезона, День геолога (2 апреля) к его началу.  Традиция отмечать начало, завершение и “экватор” полевого сезона существовала независимо от официально учрежденных и даже принятых по обычаю профессиональных праздников. Известны случаи, когда в экспедициях отмечали  любые, достаточно случайные, даты, приходившиеся на время “рамочных” ритуалов. Так, в этнографических и археологических отрядах, выезжавших в летнее время, отмечают  такие даты, как День рыбака (10 июля или второе воскресенье июля),  День взятия Бастилии (14 июля). День Военно-Морского флота РФ в последнее воскресенье июля был учрежден Указом Президиума ВС СССР от 01.10.1980 г., который фактически  утвердил праздник, отмечавшийся неофициально под названием День Нептуна[6].

Обычай синхронизировать ритмы праздников с циклами профессиональной деятельности характерен и для преподавателей, праздники которых связаны с началом и завершением учебного года. К началу его приурочены официальные День знаний (1 сентября) и День учителя (5 сентября), а в конце (в двадцатях числах мая) во многих школах устраивают неофициальные посиделки учительского коллектива. Театральные коллективы отмечают начало и конец театрального сезона.

Кроме общих праздников профессии, застольями отмечают и памятные даты в жизни своего учреждения (обычно дату основания), экспедиции, лаборатории или отдела. Кроме того, во многих коллективах поддерживается празднование общегражданских (Новый год, 8 Марта) и религиозных (Рождество, Пасха) праздников.

Застолье является важным элементом празднования, и сам факт его проведения является маркирующим. Застолье отмечает важные события – т.е. не только имеет, но и придает знаковый смысл событию, к которому приурочено. Выпивкой отмечают праздники и особые случаи, связанные с изменением сообщества (пополнение новыми или проводы старых членов; повышение степени институционализации) или статуса его отдельных членов -- в том и другом случае это ситуации выхода за рамки повседневности.

Окказиональные застолья  отмечают ситуации, не привязанные к календарю, но имеющие важное значение в жизни профессионального сообщества.  Прежде всего, это завершение цикла профессиональной деятельности: удачное завершение сделки у риэлтеров, подача проекта у архитекторов, сдача проекта у программистов и сисадминов (системных администраторов)[7].

 Есть и еще один класс ситуаций, отмеченных застольем: нарушения, опасные и трагические ситуации, связанные с профессиональной деятельностью. Так, археологи упоминали о выпивках, которыми отмечали даты гибели или смерти экспедиционных друзей. Парашютисты должны по обычаю проставиться после нештатного срабатывания парашютной системы – выпить с товарищами за свою вторую жизнь. Сисадмины могут собраться и выпить пива, если сеть не работает, а причины неясны.

Застольем отмечают и события, значимые в индивидуальной карьере – проставляются (по поводу спасения в нештатной ситуации, получения награды, выхода книги)­  или обмывают (награду, переезд, получение воинского звания – “звездочки” -- и  повышение по службе). Первый выезд в “поле” у археологов, геологов и этнографов, первый полет у летчиков или погружение у моряков-подводников, первый спектакль (сыгранную роль) у актеров отмечают как “посвящение” в профессию. Во многих коллективах распространена традиция коллективно отмечать дни рождения сотрудников, особенно юбилеи, а также изменение статуса (награждение, переход в другое подразделение, переезд или перевод к новому месту службы, повышение в должности, присвоение воинских или присуждение ученых званий и степеней), наконец, уход из коллектива или выход на пенсию.

Подводя итог, представим набросок классификации событий, которые чаще всего упоминаются как повод к коллективному застолью в профессиональной среде.

 

1. Праздники (регулярные, календарные)

1.1.    общегражданские: Новый год

1.2.    религиозные: Пасха, Рождество, Иван Купала

1.3.    местные праздники в местах выездных работ: например, археологи, проводившие раскопки в Туве, отмечали “тувинский Новый год” (вероятно, по буддийскому календарю)

1.4.    праздники отдельных социальных групп

1.5.    другие знаменательные даты: например, археологи упоминали среди отмечаемых ими праздников день рождения поэта Н. Гумилева, археологи и этнографы – День взятия Бастилии.

1.6.    Профессиональные праздники: дни профессии, дни рождения отцов-основателей, знаменитых представителей профессии (день рождения Н.Н. Миклухо-Маклая у этнографов стал их профессиональным праздником); начало, конец, иногда середина значимых периодов профессиональной деятельности (например, экспедиций в “полевых” профессиях или учебного года в преподавательских коллективах средних школ).

1.7.    корпоративные: “день рождения фирмы”

1.8.    личные памятные даты: дни рождения членов коллектива, дни трагической гибели коллег

2. Особые события (окказиональные застолья)

2.1.    коллективные:

2.1.1.         получение значимых результатов в профессиональной деятельности: 1-й находки в  полевом сезоне (археологи и антропологи), премьеры спектакля (актеры, театральные коллективы), подачи проекта (архитекторы), завершения сделки (риэлтеры).

2.1.2.         встречи по официальным и неофициальным поводам: конференции, симпозиумы, семинары; выезды на отдых (пикники, экскурсии) или работу вне стен учреждения (например, экспедиции, командировки).

2.2.    Индивидуальные:

2.2.1.         посвящение в профессию (одного работника или группы неофитов); первый опыт самостоятельной профессиональной деятельности (первый полет у летчков, прыжок у парашютистов, сыгранная роль у актеров, сделка у риэлтеров);

2.2.2.         изменение профессионального статуса (обычно отмечают его повышение): защита диплома или диссертации, получение ученого или очередного воинского звания, перевод к новому месту службы (офицеры), переход в другую смену (системные администраторы, операторы пейджинговой связи) и т.д.

2.3.    коллективные или индивидуальные:

2.3.1.         получение новой техники, оборудования, кабинета, других значимых для выполнения профессиональной деятельности ресурсов

2.3.2.         отказы и поломки оборудования, снаряжения (у  программистов и парашютистов)

2.3.3.         удачный выход из кризисной, опасной ситуации: например, спасение при отказе парашютной системы (парашютисты), возвращение из опасного похода (подводники).

Этот список открыт – изучение новых профессий наверняка позволит его дополнить. Можно заметить, что разделение на праздники и особые случаи условно: например, посвящение неофитов нередко приурочено к ежегодно отмечаемому профессиональному празднику, т.е. окказиональное застолье сливается с календарным. Общая черта застолий в профессиональной среде – это их приуроченность к значимым для среды и конкретного ее представителя событиям. Тем самым и застолье принимает на себя отсвет их значимости, становясь символическим выражением важных для среды событий.

Смысл застолья – отметить такие ситуации, останавливая на них внимание, делая предметом коллективного обсуждения, вырабатывая  стандарты для их описания – т.е. фиксируя значимый опыт и предопределяя формы его трансляции в повседневном общении. Внимание профессионального сообщества фиксируется на ситуациях, требующих оценки – соотнесения с нормой: это первый опыт самостоятельной деятельности и ситуации профессиональных рисков; изменения в структуре сообщества (появление новых членов, уход из сообщества или конкретной группы, изменение статуса и просто возраста). В этих ситуациях застолье играет роль своеобразного ритуала, во время которого актуализируется новое состояние сообщества (тосты по поводу события) – и его базовые ценности (тосты за профессию и людей, воплощающих эти ценности), новые или изменившиеся элементы его структуры соотносятся с ее идеальной моделью.  Сообщество заново предъявляет себя, соотнося произошедшие изменения с ценностями, утвердившимися в качестве общих символов.

 

          Символы профессии – маркеры идентичности

        Далее мы рассмотрим отдельные элементы (атрибуты) профессионального застолья. Наше внимание будет сконцентрировано на тех элементах, которые (а) получают интерпретацию, т.е. воспринимаются в их символической функции; и в первую очередь тех, которые (б) отличают практику коллективных застолий в профессиональной среде от не связанных с профессией.

 

Атрибуты застолья: алкогольные напитки, блюда, посуда – приобретают символическое значение и интерпретируются в терминах профессии. Наиболее развита символика напитков. Сквозной мотив в дискурсе разных профессий – определение спиртного как атрибута   профессиональной деятельности, в частности, спиртное нередко соотносится с ее инструментарием.

Общим мотивом при описании коллективных застолий является указание на употребление спирта, предназначенного для осуществления профессиональной деятельности. Так, сотрудник советского вычислительного центра, вспоминая о коллективных застольях на работе в 1980-х гг., отмечает, что они с коллегами пили “спирт для протирки плат в машине”; Б.Е. Черток в своих мемуарах  пишет, что работники авиакосмической отрасли употребляли спирт, который выписывали на “промывку контактов штепсельных разъемов” и “протирку обтекателя” (в зависимости от рода работ того или иного подразделения)[8].  Э.И. Буйновский, вспоминая летные испытания авиакосмической техники, пишет, что каждая фирма-участник имела “святое право” на получение спирта-ректификата, предназначенного на трехнические нужды. Отдельные подразделения выписывали  “спирт на промывку оси радиоантенны” и даже “оптической оси калориметра”. “Не важно, что такое калориметр, -- замечает автор, -- но его оптическая ось – это то же самое, что северный полюс или  меридиан – все знают, что они есть, но никто их не видел и физически не ощущал. Но спирт на промывку этой мифической оси регулярно и добросовестно выписывали”[9]. Этот мотив вошел в анекдоты: “Из объяснительной электрика. “Получил 250 грамм спирта для протирки контактов. В процессе работы надышался паров спирта, потерял самоконтроль и выпил все остальное”[10]. Участники советских антропологических экспедиций выписывали спирт “на дезинфекцию одонтических поверхностей” (если в ходе работы снимали слепки зубных рядов) или  “на промывку костяка” (если занимались раскопками захоронений). По свидетельству участников экспедиций 1980-х гг., должностной инструкцией полагалось  промывать, а обычаем – и “обмывать” первый череп (т.е. выпивкой отметить первую находку), затем второй, а затем особо значимые, важные находки.

Алкогольным напиткам, таким образом, приписывается значение “материалов для осуществления профессиональной деятельности”, т.е. они рассматриваются как часть инструментария; точнее, “казенный” спирт и есть часть “материалов”, используемых в профессиональной деятельности, элемент производственного процесса, а его использование как выпивки превращает его в средство консолидации сообщества и, собственно, его знак.  Употребление такого спирта прочитывается как символическая идентификация с символами профессии – ее “инструментарием”.

 Студенты-медики, отмечая “экватор” (середину обучения) или просто окончание сессии,  усиливают символику алкоголя как атрибута профессии, чуть-чуть подкрашивая  медицинский спирт зеленкой – этот напиток известен у них под названием  “медицинский коктейль”. Студенты Первого Медицинского университета (СПб) говорят о том, что  “медицинский коктейль” пили сдавшие первую сессию, отмечая свое право называться медиками. Напиток имел в этом случае посвятительное значение, как атрибут обряда перехода: “глотнешь этого дела – ты настоящий врач, и никакие враги (преподы там или капризные пациенты) тебе не страшны” (ПМ: В.Н. Монич, СПб., 2000 г.). 

Символика алкогольных напитков как атрибутов (своеобразного “инструментария”) профессии поддерживается и метафорикой, которая используется импровизационно, но оказывается вполне понятной в среде коллег. Так, участники Каргопольской этнографической экспедиции 1986 г. (период горбачевской антиалкогольной кампании) вспоминают, как один из них составлял телеграмму с просьбой выслать спиртное ко Дню Этнографа: в телеграмме была сформулирована просьба прислать “шесть черно-белых пленок и три цветных”, что было адекватно прочитано адресатом: “черно-белые – это водка, а три цветных – это три цветные, вино” (ПМ: Т.Б. Щепанская, СПб., 2003). От петербургских ученых, занимающихся физикой полупроводников, приходилось слышать тост “За все редкие земли, начиная с цезия” и так далее до конца. Сколько рюмок можно выпить!”, указывая, среди прочего, на организующие функции тоста. -- А сколько всего там (элементов)?” -- уточняю я. – “четырнадцать, по-моему… никогда до конца, по-моему, не доходило”, -- отвечает мой собеседник. По его пояснению, этот тост посвящен редкоземельным элементам, которые играют важную роль в экспериментальной практике исследований свойств полупроводниковых материалов: “Ну это просто один из активаторов, очень важный. Активатор – то, что добавляют в малых количествах и что существенно меняет свойства материала” (ПМ: Т.Щ., 2005).

Соотнесение алкоголя с инструментарием профессии придает коллективной выпивке определенную легитимность, поскольку само застолье на символическом уровне превращается в предусмотренную профессиональными обязанностями  деятельность с использованием “специальных средств” для “дезинфекции одонтических поверхностей” и т.д. Надо ли говорить, что такая символическая легитимация позволяла добывать и вполне материальные ресурсы: спирт реально выписывали на все перечисленные производственные цели, зная заранее и о перспективах его  использования в социально-организационной функции. Офицеры надводных кораблей Северного флота упоминают как фирменный напиток “ворошиловку”, название которого подразумевает игру слов, указывающих на символику профессии (Ворошилов – фамилия героя гражданской войны, занимавшего важные командные посты в Красной Армии в 1930-е – 40-е гг., когда, вероятно, и возникла метафора) и одновременно на источник спирта (ворованное шило, т.е. спирт)[11]. Любопытно, что подобный способ легитимации использовался не только в рамках своей профессиональной среды, но и как обоснование, позволявшее получить спиртное у непосвященных, порою в обход принятых правил и официальных запретов. Характерный эпизод описывает в своей автобиографии бывший ветеринар М.Н. Еремеев. В начале Великой Отечественной войны он был прикомандирован к воинской части на Алтае. Описываемый случай произошел, когда с группой офицеров он совершал поход по Бийско-Чуйскому тракту. “Когда мы двигались по направлению к Онгудаю, навстречу нам попались подводы с ящиками водки. Везли ее для потребкооперации на отоваривание продуктов от сдатчиков-алтайцев. Полковник, командированный из Москвы и ехавший с нами из Новосибирска, загорелся желанием купить ящик водки, разумеется, за деньги, без отоваривания ее продуктами, которых у нас не было. Заехали в контору потребкооперации, где объяснили, что водка нам нужна для “исследовательских” целей” (СИ РАН, БФ, д.62, л.311). 

При переходе из статуса “средства профессиональной деятельности” в статус “выпивки” (т.е. из производственной в социальную сферу) обычай иногда  предусматривает трансформацию исходного продукта, как правило, его эстетизацию (придание вкусовых оттенков, цвета). Так, студенты медицинских вузов выпивают в качестве ритуального напитка “медицинский спирт”, т.е. спирт, слегка подкрашенный зеленкой (бриллиантовой зеленью). Получая спирт “для протирки плат”, работники вычислительного центра совершали целый ряд социально-организованных действий по превращению его в напиток;  стереотипизированность этих действий придавала всему процессу сходство с ритуалом. “Кто-то из лаборантов шел в магазин за лимонным сиропом. Растворимый кофе растворялся в сиропе, а затем все это смешивалось со спиртом. И вся гоп-компания ехала на другую площадку объединения в “местную командировку” к любимым дамам, где эта смесь выпивалась” (СИ РАН, БФ, запись 1993 г.: М. 1964 г.р.,  СПб.).  В рассказах о фирменных напитках подчеркивается, что их изготовление требует особого знания, отличающего настоящего профессионала от непосвященных, т.е. обладание этим знанием трактуется как один из маркеров, обозначающих  границу профессионального сообщества и важных для идентификации профессионала. Характерный пример – рассказ петербургского геолога о командировке группы коллег в Исландию. Рассказ имеет отточенную, почти эпическую  форму, что говорит либо о том, что он многократно воспроизводился, либо что его содержание максимально соответствует требованиям жанра (байки). “Были как-то в Исландии русские геологи, --  рассказывает один из представителей этого профессионального сообщества, подчеркивая экзотические особенности страны. – Там вино дороже килограмма мяса в десять раз, а спирт медицинский в аптеке дешевле мяса в два раза. Вот праздновали отвальную – и стол с едой, а у русских денег мало (да еще домой хочется привезти сувениры). Исландцы даже не думали и не думают, что спирт медицинский можно употреблять не в прямом его назначении, т.е. пить. И сделали русские кучу разных настоек, “несмеяновка”, в частности, есть “клюковка” (на клюкве). И был там чай крепкий-крепкий с лимоном. Он больше всего понравился исландцам, когда спросили они: “Что это?” -- “Русский коньяк”, -- ответили наши. До того крепкий был чай и шутники русские” (ПМ: Н.Федосеенко, СПб., 2000 г.). Смысловое ядро этой байки – контраст между обладающими “тайным знанием” русскими геологами и их “непосвященными” зарубежными коллегами; в роли символа “знания” (и одновременно границы сообщества) – фирменный рецепт самодельного напитка.

 

Значимые фигуры. Фирменные напитки соотносятся также с определенными (высокими) статусами в профессиональном сообществе и с конкретными фигурами, имеющими высокий статус (чаще всего фигурами “отцов-основателей”). У подводников Северного флота, например, известен напиток –  “капитанский кофе” (девять десятых кофе и одна десятая спирта), согревающий офицеров во время дежурств на верхней вахте[12]; к авторитету отцов профессии апеллирует  и уже упоминавшиеся  “ворошиловка” моряков-надводников или “несмеяновка” геологов. В некоторых случаях  “отцам-основателям” (основателю или первому руководителю учреждения, подразделения, экспедиции,  одному из столпов профессии) приписывается изобретение рецепта фирменного напитка.

Объекты профессиональной деятельности. В фольклоре профессий известны примеры соотнесения напитков также с объектами профессиональной деятельности. Бросается в глаза экстремальный характер таких напитков и ситуаций их употребления. В среде антропологов, исследующих материал в захоронениях, ходят слухи про некоего человека, который не брезговал выпить из стаканчика, оставленного в захоронении. В рассказах фигурирует участник экспедиций, но не профессиональный антрополог, не член профессионального сообщества. С одной стороны, такие рассказы включают момент символической идентификации через выпивку с профессией: выпивая спирт, непосредственно соприкасавшийся с объектом профессиональной деятельности, герой таких рассказов как бы физически соединяется с ее объектом. Кроме того, в этом сюжете, хотя и гиперболизировано, акцентирована важная для профессионала-антрополога черта: отсутствие брезгливости. Однако, с другой стороны, этот случай в антропологических байках описывается отнюдь не как типичный, наоборот, как экстремальный, исключительный, и приписывается человеку, занимающему маргинальные позиции по отношению к профессиональной среде, т.е. случай этот подается не как норма, а как ее граница – крайний, а потому уже неприемлемый случай проявления в общем-то обычных для профессиональной среды тенденций (небрезгливости, идентификации с объектом исследования). Другой пример из того же ряда  – байка, касающаяся антропологических коллекций Кунсткамеры и распространенная среди работников этого учреждения. В составе коллекций есть препараты человеческих эмбрионов, отдельных частей тела, внутренних органов, помещенных для сохранности в стеклянные сосуды со спиртосодержащей жидкостью. С определенной периодичностью эта жидкость заменяется новой. В Кунсткамере ходят рассказы “о революционных матросах. Якобы они после революции стояли здесь, в здании Музея, дня три. Ну и выпили спирт из-под экспонатов, после чего те поморщились. А матросы – не поморщились”, -- свидетельствует байка. Другой ее вариант возлагает ответственность за ухудшение качества экспонатов на студентов-медиков, которых “в прежние годы” будто бы приглашали поменять спирт (ПМ: Т. Щ., 1988 г.).  Следует отметить, что и здесь экстремальные алкогольные практики приписываются не  членам своего профессионального сообщества (того, где ходит такая байка), а “чужакам”, нарушившим его границу.

Характерно, что указание на связь спиртных напитков с объектом профессиональной деятельности служит в данном случае не столько легитимацией потребления спиртного, сколько обоснованием табу. В прямом, физическом  смысле – запрета на употребление подобных напитков – и  в символическом, относящемся к сфере социальных отношений, – табу на излишне выраженную идентификацию профессионала с объектом, сокращение дистанции (эта дистанция играет важную роль в обосновании символической власти профессионала – краеугольного камня его статуса, см. очерк 6 ). В этом же ряду принятый у этнографов строгий запрет пить с местными жителями во время экспедиции: даже выпивка ради установления более доверительных отношений и получения ценного полевого материала  расценивается как этически неприемлемая — “спаивание информантов” -- и безусловно осуждается в сообществе.

Однако, на вербальном уровне – в  тостах –  символическая идентификация с объектом профессиональной деятельности не является табу. Астрономы Пулковской обсерватории поднимают тост “За Солнце, которое нас кормит и греет”, физики в ФТИ – “За сегнетоэлектрики” (обычно тост акцентирует предметную область, соответствующую теме события, послужившего поводом к застолью; данный тост был провозглашен на конференции по сегнетоэлектрикам)  (ПМ: Е.Казанина, СПб., 2002; Т.Щ., СПб., 2005).  Подобного рода тосты озвучивают установку на консолидацию собравшихся вокруг одного из символов профессии: “Выпьем за архитектуру, которая нас всех объединяет!”  Допустима вербальная, символическая – но не физически реальная идентификация профессионала с объектом, на который направлена его деятельность.

Итак, спиртные напитки как главный атрибут застолья символически соотносятся с профессией: ее объектами, но чаще всего –  с ее инструментарием. Подобное же символическое значение приписывается и другим атрибутам застолья, например, посуде. В этом качестве нередко используются  мензурки, колбы и т.п. атрибуты профессиональной деятельности, а фольклор акцентирует такое использование. Обычай выпивать и мерить выпитое “мензурками” вошел в пословицу.  От инженеров-физиков я услышала, что:  “Плох тот предмет, из которого нельзя выпить” (ПМ: Т.Щ., 2005).

Символическое значение может быть приписано и праздничной пище: она также соотносится с работой. Приведу пример из  газетной публикации, посвященной деятельности городских чиновников в Санкт-Петербурге. События относятся ко времени, когда подходил к концу второй губернаторский срок тогдашнего главы этого субъекта Федерации В. Яковлева. В городе, а особенно в кулуарах Законодательного собрания, как пишет автор заметки,  циркулировали слухи, “что в последнюю минуту будет “вброшен” вопрос об изменении городского устава – с целью уже сейчас открыть Владимиру Яковлеву “зеленый свет” для третьего губернаторского срока”. На момент публикации эти слухи не подтвердились, однако “ряд депутатов” не исключали такой попытки на следующем заседании. Обсуждали прошедший накануне день рождения тогдашней вице-губернатора Анны Марковой, ведавшей, к слову, правовыми вопросами. К столу были поданы три торта, на которых было написано: “Устав”, “Закон” и “Программа”. “При этом, -- как пишет автор, Борис Вишневский, -- с наибольшим энтузиазмом резали именно “уставный” торт, что было расценено как прелюдия к будущему “вырезанию”  из устава куска, где говорится о третьем сроке”[13]. В этом эпизоде нас заинтересовал способ прочтения атрибутов праздничного застолья чиновниками, законодателями и журналистами. В выстраивании политических предположений оказывается задействованным кулинарный код.

Благодаря символическому переосмыслению атрибутики застолья получается, что коллеги, собравшиеся вместе выпить и закусить, объединяются  вокруг символов профессии, идентификация с которыми разыгрывается на физическом уровне: напитки и кушанья поглощаются, профессия буквально становится “частью организма” (мотив, повторяющийся в интервью и фольклоре профессионалов). Тосты, посвященные профессии, как и символика отдельных атрибутов застолья, ставят его само в ряд символов профессиональной общности.

Застолье и сообщество

                Если рассматривать в целом сценарий застолья, то можно заметить, что оно моделирует значимые социальные отношения. Разумеется, степень проявления этой моделирующей функции зависит от степени ритуализации данного конкретного застолья. Подобные мероприятия в профессиональной среде могут быть ритуализованными в разной степени, и, соответственно, варьирует семиотический статус их элементов. Ритуализация означает повышение их семиотического статуса. Но в той мере, в какой застолье ритуализовано в каждом конкретном случае, можно говорить и о его моделирующей функции по отношению к сообществу.

Репрезентация структуры  отношений в профессиональном сообществе – характерный аспект коллективных застолий. Разумеется, это репрезентация шуточная, и нередко двойственная: формальные отношения в символическом тексте застолья причудливо переплетаются, а то и конкурируют с неформальными. Однако сам принцип восприятия застолья как модели, образца для структуры, глубоко укоренился и постоянно воспроизводится в фольклоре профессий. Б.Е. Черток, вспоминая обсуждения будущей программы пилотируемых полетов и, в частности, числа космонавтов в корабле, упоминает следующий неформальный аргумент в пользу числа “три”: “ “Алкаши и те пьют только на троих. В космосе отступать от этого народного порядка недопустимо”, -- такие шутки ходили при спорах о будущей программе пилотируемых полетов”[14]. На сайте физического факультета Ярославского государственного университета в разделе профессионального фольклора программистов помещен следующий текст: “Директору пивзавода “Волжанин” Солодову Хмелю Пивовичу от группы спившихся программистов. Заявление. Просим подключить нас к заводу по выделенному каналу со скоростью 0,5 л/с [очевидно, литров в секунду. – Т.Щ.]”[15] Если проанализировать правило порождения подобных текстов, то один из базовых принципов – соотнесение питейного мероприятия с профессиональным сообществом.

Сценарий застолья включает целый ряд моментов, в которых структуры отношений, в том числе и обычно скрытые (неформальные), находят свое явное выражение. Приведем несколько случаев их экспликации. Начинается она уже во время подготовки.

Случай 1.Инженеры:  казенный спирт и самоидентификация.  Э.И. Буйновский чрезвычайно ярко описывает сценарий подготовки коллективного застолья в среде инженеров, проводивших  предполетные испытания авиакосмической техники. Получение спирта на технические нужды предусмотрено было примерно раз в два месяца, что рассматривалось как “святое право… но это право надо обосновать”. Собирались, как вспоминает автор, “всем колхозом, т.е. коллективом представителей одной фирмы-разработчика техники. Тут-то и возникали формулы относительно “промывки оптической оси калориметра” или “промывки трубопроводов”. “Системщикам”, к которым принадлежал автор заметок, спирт был положен для промывки контактов кабельных разъемов (по 0, 016 г  на каждую пайку). Чтобы обосновать необходимость выделения нужного количества спирта, приходилось “всем колхозом” трудиться не один вечер. Подписывали заявку у старшего представителя от фирмы, затем шли к лицу, ответственному за распределение спирта. Тот “внимательно изучает заявку, в уме перепроверяет наши расчеты, сопоставляет их со своими возможностями и в результате задает технически грамотный вопрос: А сколько вас? Ответ… Нас пятеро. Завтра прилетают еще двое. Руководитель испытаний опять сосредоточенно думает” и, урезав количество продукта примерно вдвое, ставит подпись. “Далее схема отработана – с емкостью на склад, кладовщику бутылка, кому-то по дороге отдать долг, кому-то дать в долг”, после чего спирт попадал к человеку из своей фирмы, который выполнял функции его хранителя[16]. Часть шла на заявленные технические цели (если, конечно, они не были мифическими, вроде промывки воображаемой оси), другая – на поддержание единства коллектива. В этом описании интересно то, как вокруг распределения спирта (именно той его части, которая, как всем участникам переговоров было очевидно, предназначалась не для протирки техники) формировалась целая система распределения ролей и отработанная схема обменных отношений.

Случай 2. Школьные учителя: складчина (ПМ: Т.Щ., 2005 г.). Рассказывает молодой учитель английского языка, всего несколько месяцев на тот момент работавший в школе.  Праздники отмечались в курилке – небольшом помещении, где часть учителей (в этой школе есть еще другая курилка) собиралась покурить и поговорить и в будние дни. “Новый год мы отмечали. День учителя. Дни рожденья. Дни рождения отмечаются  регулярно. А последний был день рождения учителя химии -- N, которая там, если Вы помните…  (усмехается). (N в этой курилке негласный лидер, ее называют иногда Королевна, Хозяйка. – Т.Щ.).  Мне сразу сказали: “Андрей, приходи тогда-то тогда-то” -- когда я пришел в курилку, второго или первого, вот, мне сказали, Андрей, приходи тогда-то, тогда-то, мы будем праздновать…  в два-три часа. “после шестого урока мы будем все собираться, приходи…” я вам хочу сказать, что именно сразу, когда мне говорили  “приходи”, от меня не требовали никакого вклада. Но я чувствовал, что это. Так сказать, некоторый обмен, я чувствовал. Что нужно… Естественно, я сделал свой вклад в это мероприятие.

(Т.Щ.):  А что нужно: бутылку купить? – Да. Или же просто пойти – купить, я не знаю там, вилочек. Одноразовых ножей. Либо же шампанское. Либо же вино. В день зарплаты я всегда покупал вино. И вот, что интересно… Я бы хотел заострить внимание на следующем моменте. Что все вот окружающие  в этой курилке понимали, что я работаю на полставки, у меня зарплата довольно-таки маленькая, по сравнению… на самом деле меньше вклад был. Но. Я пытался сделать вклад если не равносильный, то больше. Вот. И это…

(Т.Щ.): То есть какие-то другие законы: не с зарплатой связан вклад, а… -- Со статусом наверное, о! когда я пытался — или же равный вклад сделать, либо же превысить, то есть… когда мне сказали: “Андрюха, сколько ты заплатил?” -- я говорю: “Вы знаете,  примерно вот столько”. – “Ой, давай мы тебе отдадим!” -- я сказал: “не надо, о чем вы говорите. У меня деньги есть”, -- вот, статус мой немножко повышался, вот. И это чувствовалось на самом деле, в последующем общении это чувствовалось”.  Характерна связь величины вклада с неформальным статусом в среде коллег. В данном случае речь идет о включении в застольный коллектив нового человека, видимо, поэтому размер его вклада не был заранее определен. Между собою же постоянные участники договариваются заранее, определяют “казначея” (в описываемой школе каждый раз разного, но сбор денег и их использование шли под само собою разумеющемся контролем “Хозяйки”).

В другой школе (ПМ: А.Воронина, 2004 г.) стол по случаю дня рождения устраивает сам виновник торжества; обычно объединяются парами те, у кого даты рождения близки. В другие праздники собирают стол в складчину, но о сборе денег не упоминают, акцентируя вклад в натуральной форме: “А когда мы вместе собираемся, то кто что готовит. – Вы даже не доовариваетесь? – Да. Мы даже не договариваемся. Кто чего принесет – и общий стол. – А с посудой у вас как? – И посуду несем, каждый свою” (Ж., 66 лет, учитель математики). В этом коллективе роли, по всей вероятности, были известны участникам заранее, распределение вкладов оформилось в традицию, так что договариваться в каждом случае уже не требовалось.

У риэлтеров корпоративные вечеринки проводятся за счет фирмы (отмечают, например, день рождения фирмы). Вечеринки по поводу удачного завершения сделки финансируются самим ее исполнителем за счет полученного дохода (ПМ: Е.Л. Остапова, 2004).

Далее неформальные отношения проявляются в организации самого застолья. Состав его участников соответствует невидимому в обычной обстановке делению коллектива на отдельные группировки. В описанной выше школе они формировались вокруг двух курилок (курительных комнат); на “географический” принцип накладывалось разделение по возрасту: мой собеседник (сам молодой учитель) проводил свободное время в курилке, где  собирались преподаватели, в основном, более старшего возраста, чем в другой, куда ходили, в основном, «молодые». Группируются вокруг помещений, где можно устраивать застолья и просто чаепития – кроме курилок, имеющихся не во всякой школе, в этой функции упоминаются лаборантские комнаты (например, при кабинетах биологии или химии). В интервью представители этой профессии не раз отмечали, что учителя, в классных помещениях у которых есть лаборантская, пользуются особой популярностью, как ведающие организацией застолий (если, разумеется, они сами этим застольям не противодействуют).

Среди принципов, по которым создаются группировки в среде школьных учителей, чаще всего упоминают обычай собираться «по методобъединениям»: математики отмечают праздники с математиками, словесники со словесниками (ПМ: Т.Щ., 2003, Ж, 30 лет; Ж, ок 40 лет). Неформальная структура в этом случае воспроизводит официальную – но, впрочем, только отчасти. Например, в материалах А. Ворониной описывается постоянный “кружок” математиков, -- они устраивали празднования обычно в своей среде. Однако, выясняется, что вместе с ними “все время была NN, литератор, PP, литератор, и еще физик с нами была” (ПМ: А. Воронина, 2004). В конечном счете за столом собираются все-таки “с кем комфортно”, но в то же время с коллегами по методобъединению “больше общих тем”, и они составляют постоянное ядро таких групп. 

Застолья – момент, когда такие неформальные кружки становятся видимыми, даже если празднуют не по отдельности, а всем коллективом. В школе, о которой говорила моя собеседница (Ж, 40 лет – ПМ: Т.Щ., 2004), администрация устроила общий стол. Представители каждого “кружка” расселись за этим столом рядом друг с другом.

Отдельный вопрос – как во время неофициальных мероприятий соотносятся формальная и неформальная структуры. Центральный в связи с этой темой вопрос – о присутствии и роли формального руководства.  С одной стороны, присутствие руководителя важно как знак официальной санкции на проведение мероприятия. Обычно, когда застолье политиков по поводу  выборов или ученых после конференции открывает тот, кто руководил официальным мероприятием. Он произносит первый тост (“за событие”). В этом отношении официальная иерархия как будто переносится в неформальную обстановку застолья. С другой стороны, собрание с алкоголем предполагает высокую степень открытости, неофициальный характер разговоров, и присутствие администрации может стеснять присутствующих. Приведу отрывок из интервью А. Ворониной с  учительницей математики (66 лет): “Я помню, на Ваш день рождения директор приходила. Она же чужая в вашей компании, -- говорит интервьюер. – Ну как чужая, она свой человек. – Но вы же ее обычно не приглашаете. – Ну, тогда юбилей был, ее как от администрации. – В ее присутствии вы ведете себя так же? – Нет, более стесненно себя чувствуем. Мы обычно говорим о школе, о той же администрации, при ней же мы не можем этого сказать. А когда мы отдельно, мы можем и нашу администрацию вспомнить, какая она, кто как относится. А тут уже ограничены этим. Уже не можем говорить свободно” (2004 г.).  Ситуация довольно типичная. Представители администрации, приглашенные на подобные мероприятия, нередко уходят раньше прочих, после первых официальных тостов. Характерно также их несколько изолированное положение. В школе, о которой говорила (Ж, 40 лет – ПМ: Т.Щ., 2004), представители руководства – директор, завхоз и профсоюзная деятельница рассаживались отдельно, сесть рядом с ними простому учителю казалось неуместным: “Причем, когда вот на общем столе рассаживались, тоже да вот? – как выяснилось: я увидела просто, что рядом/ стул пустой, и не отдавая себе отчет, села... оказалось, что тут… на другом сидел… стул директора… и я тут уже… тоже люди свои должны быть рядом, завучи. Завхоз. Библиотекарь у нас был – она совмещала и профсоюзную деятельность”. Любопытно отметить, что резервирование места как  способ обозначить более высокий статус может быть использован и в случае неформальной иерархии. Так, у “Хозяйки” курилки в описанном выше случае был свой стул – его называли трон: “Ну, Хозяйка – на ее трон никто не может сесть без какого-то упрека, примерно, значит, так: -- Кто-о на мой трон сел? Идите отсюда. Занимайте свои места, зачем на мой трон садиться?!… и как бы это чувствуешь, что на это место нельзя садиться – иногда, только когда ее нет…” (М., 20 – 22 года. ПМ: Щепанская, 2004).

В целом порядок рассаживания за праздничным столом отражает структуру отношений в сообществе – как неформальную (разделение на группировки, авторитет), так и формальную (руководство во главе стола или в любом месте, но как отдельный кружок).

 

Случай 3. Чиновники: моделирование структуры управления.

Любопытны случаи, когда застолье приобретает театрализованный характер; его  участники разыгрывают определенные роли, в своей совокупности составляющие модель некоторой социальной структуры. Пример такого застолья  в кругу профессиональных чиновников можно обнаружить в воспоминаниях В. Костикова. Речь идет о периоде 1992 – 1994 гг., когда автор работал пресс-секретарем Президента России. "Когда мы собирались за праздничным столом в узком кругу людей, которые безусловно доверяли друг другу, – пишет В. Костиков, имея в виду, в основном, круг помощников президента, – мы позволяли себе устраивать забавные мистификации… Мы придумывали для себя "мифические" имена. Кто-то из нас становился начальником охраны президента Коржаковым, кто-то тогдашним комендантом Кремля Барсуковым, кто-то – Борисом Николаевичем, еще кто-то Старовойтовым (начальником ФАПСИ – Федерального агентства правительственной связи и информации), Баранниковым или Ериным, возглавлявшими в те времена соответственно Федеральную службу безопасности и Министерство внутренних дел. От их имени произносились забавные тосты, давались шутливые оценки, выносились политические решения"[17].  Застолье разыгрывается как карнавальная модель структуры управления, точнее, работники аппарата Президента моделировали в своей среде структуру руководства силовых ведомств.

Один из характерных сценариев застолья коллег – сценарий “заговора”. В пензенской газете "Молодой Ленинец" была опубликована статья А. Анисимова о том, как студенты историко-филологического факультета местного пединститута "даже самые банальные пьянки в своем кругу… стали называть не иначе как партийными конференциями или съездами. Друг другу они дали вторые имена – товарищ Троцкий, товарищ Ворошилов и т.д. …"Партийцы, находясь в курилке, обменивались между собой впечатлениями в ироничной, чисто ленинской манере. "А вы, батенька, почему отсутствовали вчера на нашей партконференции?" – спрашивал, например, один. –  Мы там заслушали три доклада (читай – выпили три бутылки водки. – Прим. авт.), а после этого продолжали прения по интересующему всех вопросу" (это означало, что потом еще пили пиво. – Прим. авт.). "Да вы знаете, – отвечал собеседник, – я до сих пор нахожусь под большим впечатлением от минувшего съезда и еще не очень хорошо усвоил его положения" (следует понимать: парень еще не совсем отошел от недавней выпивки и потому на сей раз решил воздержаться".  Игра зашла так далеко, что "политической партией" заинтересовались чекисты[18].  Этот случай не был уникальным. Я вспоминаю свою студенческую молодость в Санкт-Петербургском университете в конце 1970-х. В мои университетские времена на историческом факультете СПб ГУ (тогда еще ЛГУ) практиковалось нечто подобное. Мои сокурсники разыгрывали заговорщиков, собираясь по случаю сданной сессии или наступления весны: “Да вы, батенька, философ!” – говорили они друг другу “с совершенно ленинскими интонациями”, называли  друг друга “старые партийцы”, “товарищи”, нарочито стилизуя речь под фильмы тогдашней “ленинианы”.  Прощаясь, говорили приглушенно:  “Расходимся по одному, документы сжечь”. Называли друг друга выдуманными именами: "Павел Петрович, – говорил мой сокурсник Ю., обращаясь,  кажется, к В. – Встречаемся в типографии. Пароль остается прежний”. Возможно, оба примера проявления студенческих обычаев – трудно сказать, случайно ли, что в обоих случаях они зафиксированы в среде будущих историков.

Во всех трех примерах “застольного моделирования” социальных структур характерна шутливая стилизация под профессиональный дискурс: в первом случае (чиновники) – под бюрократический, во втором – исторический. Впрочем, в студенческих спектаклях “о революционном подполье” источником может быть и “история КПСС” – идеологический предмет, читавшийся не только на исторических факультетах, а являвшийся обязательной (хотя и редко любимой) частью любого вузовского образования. Поэтому можно представить и вероятность обнаружения подобных сюжетов не только в среде профессионалов-историков; возможно, застольные “заговоры” еще в студенчестве входили в разные профессиональные субкультуры.

Интересен и собственно сюжет “заговора”, заключавший в свернутом виде целый ряд коммуникативных стратегий. Замечу, что не всегда речь идет о театрализованном разыгрывании “заговора”, как в описанных выше случаях. Однако, любое питейное мероприятие в среде коллег воспроизводит некоторые черты заговора как коммуникативной структуры.  Во-первых, “заговор” (как и любое застолье) связан с “особым доверием”, а соответственно, предполагает определенный отбор тех, с кем “можно выпить” или “сидеть за одним столом” и отторжение тех, с кем нельзя. Отсюда сложение своеобразных питейных “братств”: люди, которые постоянно собираются,  образуют, как мы видели на примере школьных кружков, компании или сообщества, связанные особым доверием. Во-вторых, мифологема “заговора” предполагает резкое разделение дискурсов – застольного (неформального) и официального. Ожидается, что выпивка развязывает язык, здесь можно позволить себе высказать больше, чем в публичной обстановке. Ожидается, что во время застолья люди более искренни, и участники оказываются связанными взаимной зависимостью – каждый вправе рассчитывать, что сказанное за столом не будет вынесено вовне. Характерный мотив неформальной части застолий – критика “начальства”, участие в которой, с одной стороны, ценится как проявление искренности и доверия, а с другой – может послужить своеобразной гарантией заговора молчания (т.е. поддержания дискурсивного барьера). Именно с этим связаны нежелательность и зачастую ранний уход представителей официальной иерархии с профессиональных вечеринок. Если же начальник остается, он должен быть готов выслушать о себе нелицеприятные суждения и затем удержаться от оргвыводов в адрес говорившего; в противном случае он рискует оказаться в изоляции и уже не получать информации о времени и месте коллективных попоек.

В целом же можно предположить, что застолье в профессиональной среде способно моделировать как формальную (этому посвящена в большей мере вступительная, торжественная и наиболее ритуализованная часть), так и неформальную (здесь ритуал разбавляется элементами игры и карнавала) структуры профессионального сообщества. Нельзя сказать, что это характерно для каждого застолья, однако, если рассматривать его как текст (знаковую структуру), то содержащиеся в нем элементы, выразительные средства, набор мотивов и сценарии позволяют с успехом осуществлять моделирующую функцию. Среди этих средств не последнее место занимают вербальные: отдельные элементы социальной структуры: репутации (роли и статусы) участников, значимые отношения, иерархия и проч. – наглядно отображаются в застольных эпиграммах и тостах, байках и песнях. Но тосты играют в этом ряду особую роль, поскольку именно их последовательность определяет структуру застолья как развивающегося текста (его сценарий).

                Тосты.  В тостах, имеющих статус “профессиональных”, очерчиваются границы сообщества – круга “своих”. В них находят свое выражение и символы общности – лежащие в ее основе ценности и мифологические схемы.

Один из обязательных и самых значимых тостов, входящих в сценарий застолья в профессиональном коллективе – тост “За тех…”. Обычно его провозглашают первым либо третьим – “третий тост” завершает  ритуально обязательную, торжественную часть застолья. Это может быть тост “За тех, кто работает в профтех!” (пьют работники профтехобразования), за свое учреждение: “За Военмех!” или “За Физтех!” -- т.е. чашу поднимают не просто за всех собравшихся, а в целом за сообщество коллег, которые могли бы сидеть за общим столом. Чаще этот тост поднимают за “тех, кого нет с нами” – имеется в виду, их нет рядом, но они незримо присутствуют. Представители “полевых” профессий – геологи, этнографы, археологи – пьют “за тех, кто в поле”, моряки – “за тех, кто в море”, рыбаки – “за тех, кто на промысле”. В ряде профессий, связанных с риском, третий (или первый) тост пьют молча, не чокаясь, посвящая его памяти тех, кто не дожил до этого дня. Так, в День печати в Петербургском Доме журналистов первый тост был поднят “За тех, кого уже нет с нами, за память всех, кто отдал жизнь профессии”[19]. Смысл этого тоста – обозначение незримого присутствия за праздничным столом не только тех, кто здесь собрался, но и тех, кто выполняет профессиональные задачи далеко отсюда, и тех, кто ушел из этого мира.  Застолье реконструируется как объединение профессионального сообщества как целого. В тот же ряд вписывается и практикуемый в некоторых сообществах “нулевой тост”: “Пока все не собрались” (записано у военных моряков-подводников)[20], предполагающий, что настоящее застолье начнется когда соберутся “все”, будет достигнута целостность.

В круг  незримо присутствующих за праздничным столом включаются отцы-основатели и вообще авторитетные представители профессии: в их честь (или память) также поднимаются тосты. В этнографических экспедициях КЭА СПб ГУ, по воспоминаниям участников, распространен обычай первый тост пить “За Миклуху”, а после смерти Р.Ф. Итса – и “За Рудольфа Фердинандовича”[21]. Такой чести удостаиваются люди, сыгравшие значительную роль не только в профессии, но и в формировании профессиональной идентичности – на их жизнь, порой окруженную легендами, ориентируются как на образец, им приписываются функции “культурного героя”, предводителя и т.п., имеющие отношение скорее к профессиональной мифологии.

                Рука тверда! Перо отточено!

Равненье держит ряд страниц!

На неизведанные вотчины

Ведет нас в бой фельдмаршал Итс!

(конец 1980-х гг., из текста капустника по поводу юбилея Института этнографии АН СССР. ПМ: Т.Щ.). В качестве  харизматических представителей профессии в тостах встречаются и виртуальные: так, таможенники в России и на Украине пьют “За Пашу Верещагина”[22]. Этот  экранный персонаж, как и образы реально живших отцов-основателей, в тостах фигурирует в роли идеального представителя профессии, образца и основы формирования профессиональной идентичности.

Тосты, подобные вышеперечисленным, обозначают стратегию “достраивания” застольного собрания до границ воображаемого сообщества коллег. Характерно стремление к достижению максимальной полноты если не присутствия, то символической представленности: выпивая “за тех, кто” физически отсутствует, но значим для профессии и должен быть включен в круг коллег, реальные участники застолья как бы принимают на себя обязанность присутсовать вместо них, представляя, таким образом, все профессиональное сообщество как целое.

На практике эта стратегия выражена в обычае звать за стол всех коллег, оказавшихся в помещении или поблизости, в том числе случайно. Н. Ершова приводит материалы включенного наблюдения в коллективе операторов пейджинговой связи в одной из Санкт-Петербургских фирм. Операторы почти исключительно молодые женщины. У них существует обыкновение праздновать на работе дни рождения. Подруги собираются своим кружком, однако, как пишет Ершова, принято обязательно угощать всех находящихся в это время на работе. Консолидирующая функция этих мероприятий не заканчивается и после завершения застолья: “Дни рождения потом любят вспоминать все вместе, проговаривать наиболее удачные шутки, обсуждать изыски меню, надеятся, что все смогут прийти на день рождения в том же составе, но уже на следующий год” (ПМ: Н.Ершова, 2002 г.).

Конец первой, торжественной и стереотипно организованной, части застолья, отмечает либо уже упоминавшийся ритуальный “третий тост” (реально он может быть и другим по счету), либо тост “за любовь”. В качестве третьего тоста он отмечен в материалах К.Э. Шумова о традициях пожарной охраны[23], в качестве основного и центрального – у школьных учителей. Тост “за любовь” или подобные обозначает переход от общих символов профессии (учреждения, коллектива) к  тостам, выражающим личные отношения к конкретным участникам застолья. После этого застолье течет уже более свободно, провозглашаются тосты, адресованные кому-нибудь из собравшихся. Первая часть застолья сценарно организована вокруг идеи профессионального сообщества как целого; вторая ориентирована на отдельных участников. “Предлагаю выпить за меня: Вам все равно, а мне приятно!” – еще один, шуточный, тост (прислан мне историком по профессии, мужчиной 40 лет) обозначает переключение внимание от общих тем к более индивидуальным тостам, формулируемым в виде посвящений, эпиграмм, пожеланий, воспоминаний. Таким образом, тостуемый символически присоединяется к воображаемому сообществу коллег (более широкому, как уже было сказано, чем застольное), а содержание тоста отражает его репутацию, т.е. неформальный статус, в котором он включается в это сообщество.

Средство саморегуляции: испытания, разрядки, оздоровления.

Если вернуться к функции участия в застолье коллег как одной из рамок формирования коллективной идентичности, то следует обратить внимание на восприятие алкоголя как средства психосоматической регуляции. Употребление алкогольных напитков предполагает направленное и намеренное изменение психофизиологического состояния[24];  коллективный же характер застолья  предполагает установку на синхронизацию состояний участников или, по меньшей мере, соотнесение их между собою.

Регулирование и согласование психофизиологического состояния участников – одна из функций ритуала. С этой точки зрения  использование во время застолья алкоголя, кофе – веществ, рассматриваемых в культуре как воздействующие на психику и физиологию, -- можно истолковать как реализацию такого рода ритуальной установки.  Сценарий застолья включает приемы, нацеленные на выравнивание уровня опьянения – ср.: обычай предлагать пришедшему позже других штрафную, а тому, кто уже не владеет собою, больше не наливать. С другой стороны, присутствует и соревновательный момент. Умение много пить не теряя контроль над собою и ситуацией рассматривается как один из аспектов профессиональной (в данном случае) идентичности и предмет гордости: “Линкор пропьем, но флот не опозорим!”

 

В точном соответствии с замечанием, высказанным Говардом Штейном, культура конструирует процесс алкогольного изменения состояния: существуют представления о начальном состоянии (от которого требуется уйти посредством выпивки) и конечном, которого предполагается достичь[25].  Подобные трансформирующие функции приписываются алкоголю и в фольклоре профессий.

В фольклоре физиков и программистов, врачей и архитекторов алкоголь рассматривается как действенное средство от стресса. “Говорят, все хирурги пьют. И начинают уже со старших курсов, -- отмечала В.Монич во время своих полевых наблюдений среди медиков. --  объяснения: очень тяжелая работа, точность рук – говорят, чем больше хирург пьет, тем лучше оперирует” (ПМ: В.Монич, 2000 г.). Похожую мотивировку отметила и Н.Зайцева в среде актеров: говорят, что невозможно не пить, когда проживаешь столько человеческих судеб, пропускаешь через себя; этим объясняют то, что многие актеры спиваются (ПМ: Н. Зайцева, 2000 г.). Продавцы из уличных торговых точек объясняют обыкновение выпить в конце рабочего дня тем, что через них проходит очень большой поток людей,  среди которых “встречаются всякие”, в том числе и не очень вежливые. Тот же мотив звучит и в воспоминаниях “неслетавшего космонавта” Э.И. Буйновского: “конечно, после таких нервных потрясений русскому мужику нужна обязательная психологическая разрядка”[26]. Участник археологических экспедиций, этнограф и археолог, говоря об обычае обмывать наиболее значимые находки, выстраивает такое объяснение: “Распитие – по случаю первой находки или выдающейся находки. Пошло это, как я думаю, из Сибири – там пьют больше. Ну там иначе и нельзя, не пить, -- в Сибири. Ну, водители в Саянах (местные) – они трезвыми не ездят через Саяны: страшно. Традиция там…” (М. – ПМ: Т.Щ., 1998 г.). Выпивка как-то связывается в этой схеме с опасностью сибирских дорог, а также и местными обычаями. “Нервный” характер работы, риски и страхи, необходимость “разрядки” приводятся в данных примерах как объяснения пьянства в профессиональной среде – а с точки зрения внешнего наблюдателя (“этической”) такое объяснение выглядит как выстраивание связи между  выпивкой (коллективным ритуалом) и профессией (как основой идентичности).

Таким образом, алкоголь  в контексте профессиональных традиций получает значение (наряду со значением символа профессиональной общности): как средства психической (само)регуляции.

Это значение актуализируется в применении к нештатной ситуации, решению которых будто бы способствует выпивка в умеренных количествах (именно тем, что снимает стресс). Тем самым в мифологии профессий сопрягаются значения выпивки как средства психологической саморегуляции и достижения профессионального успеха. Пример таких рассуждений приводит М.В. Чунаева  по своим наблюдениям в среде IT-специалистов (программистов и системных администраторов). “Если на работе, то пиво пьется при решении какой-то нештатной ситуации, потому что я говорил, что есть такое свойство – оно немножко растормаживает, пиво. Если не злоупотреблять, быстрее начинает соображалка работать, то есть оно при решении каких-то нештатных ситуаций зачастую весьма помогает. Во-первых, оно снимает стрессовое состояние, что что-то сломалось и нужно что-то чинить, и это несколько успокаивает, приводит в норму отношение к самой ситуации. И за счет больше расслабленности ты можешь более оперативно решать проблемы” (М.. сисадмин. ПМ: М.В. Чунаева, 2004). Именно значение выпивки как средства достижения успеха (в том числе и в нештатной ситуации, наперекор “объективным трудностям”) акцентируют тосты, которые я записала от физиков: “Чтоб прибор работал!” (по поводу поломки, починки или покупки нового прибора), “За успех безнадежного дела”, “Наш воз да скачет!” и т.п. (ПМ: Т.Щ., 2005).

К значению алкоголя как лекарства от стресса примыкает его использование как оздоровительного средства. У моряков-подводников “средством спасения” от простуды во время дежурств в холодное время на верхней вахте считается “капитанский кофе” (девять частей кофе и одна десятая спирта)[27]. В фольклорных экспедициях РГГУ имеет хождение “тоже легенда, экспедиционная, долгоиграющая, с самой первой экспедиции. Если у человека какая-то проблема со здоровьем, начало простуды, – ему готовится так называемый коктейль "***ин". В честь некоего студента ***ина, абсолютно уже легендарной личности, участника первой экспедиции, которого, кроме NN [руководителя экспедиции. – Т.Щ.], никто и в  глаза-то не видел. С которым якобы случилась такая беда. Дальше идет такой – устойчивый нарратив, то что называется. Он заболел, начал заболевать, и тогда ему заботливый руководитель экспедиции NN сделал специальный коктейль. Состав коктейля держится в секрете, его только он и знает, – но при этом принцип такой: водка, чай, молоко и все, что под руку попадется, то есть там перец, мед, травы, какая-нибудь черемуха – листочки, в общем… Естественно, все это подогреть. Чай горячий… Вот. И. Значит, по легенде, как это происходило: студенту ***ину, который лежал в спальнике, демонстрировал признаки негодования, поднесли это, заставили залпом выпить, после чего, значит, он долго дергался в корчах там… Потом, значит, постепенно его дерганья стали затихать, потом блаженная улыбка… потом, значит, наутро он просыпается совершенно здоровый, и вот… если что, то сразу такая угроза: заболеваешь – сделаем "***ина"… Ну вкус такой, что вот глотаешь противотанковые ежи. Особенно эти листочки еще в горле застревают, ну, это ужасно, конечно” (М.Д. Алексеевский, Москва – ПМ: Т.Щ., 2003). Все это похоже на испытание, пройдя которое человек восстает в обновленном, здоровом и сильном, теле.

К практическому использованию алкоголя в качестве оздоровительного средства примыкает его метафорическое значение в фольклоре – как условия сохранения жизни в опасных ситуациях:

 

Мой товарищ акинак, акинак,

                Меч да лук с колчаном.

                Пропадешь ты как дурак, как дурак,

Коль не будешь пьяным.

 

Пьяных боги берегут, берегут –

Истина святая.

Видно, боги с нами пьют, с нами пьют,

Только мы не знаем, --

поется в старой археологической песне про скифов.

В ритуальной практике различных профессий алкогольным застольем отмечаются случаи спасения в рискованных ситуациях. Парашютист, спасшийся в ситуации отказа парашютной системы, удачно приземлившийся в аварийной ситуации пилот по обычаю должны проставиться, отмечая свою “вторую жизнь”. Точно так же проставляются и отмечая первый удачный опыт профессиональной деятельности: первый самостоятельный вылет у летчиков, первый спектакль (и сыгранную роль) у актеров. В этом случае застолье вписывается в сценарий инициации, посвящения в профессию. Впрочем, “прохождение через смерть” – элемент мифологической схемы инициации, и в этом смысле “посвящение” и “спасение” гомологичны (т.е. актуализируют одну схему).

В рамках сценария посвящения в профессию реализуется еще одно значение алкоголя  – как средства испытания качеств неофита. Испытание алкоголем характерно для ритуализованных практик принятия неофита в профессиональное сообщество (или в более высокую страту внутри этого сообщества). С.Ю. Федосеенко отмечает подобные практики, например, у геологов. По воспоминаниям одного из ее собеседников, в экспедиции подбирался “довольно разношерстный” состав; начальник их отряда устраивал испытание: по приезде в поле отмечали начало экспедиции, а “наутро этот начальник проходил по палаткам и заглядывал в спальник. Если человек уснул в сапогах – отправлял обратно, выгонял с работы” (М.ок.30 лет).  Своеобразный тест на самоконтроль. В материалах С. Федосеенко упоминается также розыгрыш: вместо воды участнику экспедиции наливали стакан спирта и смотрели, потеряет ли он контроль над собою. Обычно так подшучивали над новенькими, молодыми геологами, но иногда и над вполне взрослыми людьми (М., ок.50 лет. – ПМ: С.Ю. Федосеенко, 1999г.). Участники этнографических экспедиций  описывают в терминах “испытания” трудности работы в винодельческих регионах. В.И. Козлов пишет в своих мемуарах об экспедициях в Закавказье, вспоминая проблемы, связанные с “традиционным абхазским гостеприимством с обязательным угощением виноградным самогоном – “чачей” – и сухим виноградным вином из “Изабеллы”, измеряемым декалитрами”[28]. Успешно прошедший испытание доказывает тем самым свою жизнеспособность, означающую  и профессиональную пригодность.

 

Подводя итог, можно заметить, что в жизни профессионального сообщества коллективное застолье играет роль ритуала, посредством которого достигается символическая идентификация профессиональной среды, ее границ и репрезентация ее внутренней (особенно неформальной) структуры. Символами профессиональной общности становятся практически все заметные элементы застолья: алкогольные напитки (среди которых встречаются “фирменные”), распределение ролей при их изготовлении и выпивке, порядок рассаживания, содержание тостов, наконец, сами поводы, по которым принято собираться. Все эти элементы застолья интерпретируются участниками в соотнесении с профессией и тем самым становятся вынесенными вовне символами коллективной идентичности. Отсюда понятна и роль застолья в качестве обряда посвящения: средства испытания неофитов и приобщения их к профессиональной среде (особенно ее неформальным структурам).