Конвертация насилия
Насилие обычно связано с теми или иными формами взимания ресурсов. Когда сообщество маркирует тело своими символами, оно тем самым заявляет свои права на это тело и его ресурсы, в первую очередь телесные. Насильно татуируя опущенного, обозначают право прочих обитателей зоны на его сексуальную эксплуатацию. В армии, отпуская баночки
гусю, старослужащие заявляют свои права эксплуатировать его труд. По свидетельству одного из информантов, чья служба пришлась на 1990-е годы, "все работы в армии выглядят так: офицер строит роту и дает задание; деды с дембелями озадачивают черепов и слонов и уходят спать или занимаются иными полезными делами; те, в свою очередь, передают задачу духам и тщательно контролируют ее выполнение. Как только работа сделана, просыпаются деды и дембеля, строят роту и докладывают офицеру о проделанной работе. Все". Кроме того, в обязанности молодых солдат входит личное обслуживание старослужащих, за что те предоставляют им защиту от физических посягательств: дух (т.е. солдат первого года службы) "обязан стирать, гладить твою одежду, делать всю заданную тебе работу. Ну вообще, выполнять все твои поручения", - недавний дембель считает это вполне справедливым. Таким образом, иерархическая система коммуникаций, выстроенная и поддерживаемая с помощью физического насилия, начинает действовать как система перераспределения ресурсов, в данном случае телесного (труд). Здесь же можно отметить перераспределение сна и свободного времени в пользу старослужащих. В систему перераспределения включаются и материальные ресурсы: по армейским обычаям, лучшая пища достается дедам и дембелям: известен анекдот про "дедушкин бутерброд": нужно взять 250-граммовую пачку масла, с одной стороны густо посыпать его сахаром, с другой - чуть-чуть присыпать крошками хлеба. В то же время духам за попытку съесть или вынести из столовой лишнее положено наказание, которое мы уже описывали выше. И.В. Образцов, исследуя обычаи дедовщины, видит ее смысл именно в обеспечении "искусственного увеличения трудозатрат молодого пополнения и лишения его законных материальных и духовных благ путем различных форм физического и психического насилия". Та же система перераспределения, только в более выраженной форме, действует и в местах заключения. В.В. Волков фиксирует формирование аналогичной системы в практике "силового предпринимательства" (полунасильственного предоставления охранных услуг, сменившего первоначально открытый рэкет). Силовое предпринимательство он определяет как "совокупность методов и организационных решений, позволяющих на постоянной основе конвертировать организованную силу в денежные и иные ресурсы, имеющие рыночную ценность".Не менее традиционна конвертация насилия в пространственный ресурс. В деревенских драках побежденная сторона оставляла поле боя, а в некоторых случаях вообще избегала появляться на территории противника (например, ходить на вечорки в деревню победителей). Подобный случай имел место и во время анархо-селта "Лунные поляны" под Новороссийском (август 1998 г. под
Новороссийском). В изложении анархистского рукописного журнала "Трава и воля" это выглядело так: "Человек семь (анархистов. - Т.Щ.) шли по поселку провожать нескольких отъезжающих - налетела "братва", предъявил за чьи-то вскрытые "Жигули" и начался махач…" Обе стороны побежали за помощью, в анархо-лагере "толкинутые похватали свои мечи, панки надрали в кустах дубин… дикая пьяная толпа с ревом "Анархия!" понеслась на поселок. Местные и новоросские гопы, увидав такое дело, бросили свою дискотеку и побежали на встречу". На следующий день лагерь анархистов был перенесен с прежнего места на вершину близлежащей горы.И. Ивлева, изучая обычаи и практику взаимоотношений между торгующими на уличном рынке, отметила, что причиной конфликтов чаще всего бывают споры из-за места (где ставить палатку, стол и т.д.) для торговли. На этой почве случаются и физические столкновения. По территориальному признаку разделяются и структуры "силового предпринимательства" (так наз. "крыши"), каждая из которых контролирует (получает доход) с торгующих на определенной территории. Любопытно, что территориальные споры могут провоцировать даже межпартийные столкновения. У комсомольских активистов (РКСМ) во время пикетов "доходило до физических разборок" с нацболами и монархистами. "Но мне кажется, - замечает мой собеседник, близкий к тогдашнему лидеру питерской ячейки РКСМ, - это больше даже не на политической почве, а из-за того, что переманивали друг у друга покупателей своей агитпродукции. Может, даже пытались привлечь покупателей таким образом. Ну вот, допустим, было такое. Стояли, продавали газеты. Подошел к ним - национал большевикам (покупатель.-
Т.Щ.). Потом к комсомольцам. Иван (комсомолец. - Т.Щ.) начал его агитировать. И вот он у них тогда купил газету. Ну, а конкуренты там взроптали, что у них отбивают покупателей. Потом - к политической платформе, начали лидеров друг друга оскорблять…" Фактически причиной столкновения стала борьба за удобное место для распространения агитационных материалов. Взимание любых ресурсов посредством физического насилия подкрепляется распространенным убеждением: "Что с бою взято, то свято".Любое физическое насилие причиняет ущерб жертве, агрессор если даже не взимает, то расходует ее телесный ресурс. Он-то и оказывается знаком, т.е. первоначально обеспечивает коммуникацию (если рассматривать, как мы договорились, насилие в качестве первичной формы коммуникации). Построенная на основе физического насилия коммуникативная система (иерархия, сообщество) существует за счет телесного ресурса некоторой части своих членов (или чужаков, но тоже втягивающихся тем самым в зону ее влияния). Этот-то ресурс и может быть конвертирован в иные: другие, менее тягостные, чем боль, формы телесных ресурсов (секс, труд), материальный, пространственный, интеллектуальный и т.д. Тогда коммуникативная сеть, построенная с помощью насилия, начинает обеспечивать перемещение разнообразных ресурсов, т.е. разные, а не только телесную, формы коммуникации.
Символизация насилия
С увеличением роли материальных, вербальных - не телесных - медиаторов коммуникации, роль физического насилия снижается, оно редуцируется до символических форм игры, магии или вербальной агрессии. Магия получила заметное распространение в моложеной культуре: одни ритуально имитируют, а другие переживают энергетические или астральные удары и целые битвы темных и светлых духовных сил. "Меня сейчас убивают, методично убивают", - говорил мне в 1988 г. энергет (так называют тех, кто занимается магией) из среды волосатых, т.е. хиппи. Он рассказывал, что ощущает, когда идет через арку своего дома, "энергетические кинжалы", которые "расшатывают" его силовые линии его собственного энергетического поля… Другой рассказывал, как в Сайгоне "энергетики крышу двигают", т.е. действуют на психику: направляют "энергетические удары" прямо в лоб, отчего начинается страшная головная боль. Учили меня и способам "энергетической защиты" от подобных поползновений. Здесь нам нет смысла углубляться в дебри современной магии, достаточно отметить феномен перехода насилия из физической в воображаемую, символическую форму. Магические представления отмечены и в среде организованной преступности. В.В. Волков упоминает, что магические способности приписываются, прежде всего, лидерам ОПГ: "Про "Колю-карате", лидера первой в Ленинграде 80-х банды рэкетиров, - пишет он, - ходил миф о том, что он умел наносить некие "энергетические" удары и владел приемами бесконтактного кунг-фу"
.Другой способ символической замены насилия - игра, в криминальной культуре - в первую очередь, карты. Не случайно маркирование их лексикой насилия: карты именуются в жаргоне как колотушки, пулемет или майдан (т.е. площадь, где происходили драки). Д.С. Лихачев упоминает, что между заключенными на Соловках, где он по политической статье отбывал заключение в конце 1920-х гг., происходили карточные сражения и даже дуэли. Карточная игра заменяла насилие как средство распределения ресурсов: более опытные профессиональные воры и шулера выигрывали у неопытной шпаны наверняка: они, как пишет Д.С. Лихачев, не "играли", а "исполняли". Партнер мог спросить после проигрыша, как его обыграли, и таким образом, постепенно приобщался к секретам игры. Если партнер заметил шулерский прием, он мог остановить игру фразой: "Ваш номер старый". Таким образом, ресурсы перераспределялись в пользу опытных воров и шулеров, в зависимости от их владения секретами своего дела. Часть выигрыша отчислялась в общие фонды (на помощь больным, а также "корешкам", т.е. членам преступного сообщества из близкого окружения профессионалов). Д.С. Лихачев считает, что именно картежные шулера, наряду с карманниками, с их системой обучения и перераспределения, составили первоначальную основу тюремной иерархии. Действительно, именно они могли предложить стройную систему правил, которые могли заменить физическое насилие, хотя и подкреплялись им.
Однако, всегда возможна и обратная конвертация. Если замещающие формы коммуникации не срабатывают, то возобновляется физическое насилие. Если проигравший в карты не может заплатить, с него получают кровью (избивают, причем он не имеет права сопротивляться, держит руки по швам). Авторитетный вор, проигравший в карты и не сумевший вовремя заплатить, отрубил себе мизинец. Можно отдать и чужой кровью: выигравший может поручить проигравшему убить кого-либо. После войны ходили слухи о том, как шпана играла на людей, и проигравший должен был выйти и убить первого встречного. Таким образом, символические формы насилия при утрате своей эффективности легко превращались опять в физическую форму. Иными словами: если не сработали иные культурные коды, то люди возвращаются к первичному
и безотказному способу телесной коммуникации (физическому насилию). Именно таким возвращением является в среде силовых предпринимателей обычай отвечать за базар (расплачиваться кровью, а то и жизнью за беспочвенные обещания или неосторожное слово).Но в целом тенденция такова, что телесная форма коммуникации, обеспечив первичную коммуникацию, со временем уступает место другим: вербальной, предметной, иконографической. Соответственно, внешний наблюдатель зарегистрирует снижение уровня насилия в сообществе. Это подтверждают наблюдения многолетних циклов молодежной субкультуры. Каждая новая волна молодежной культуры, возрастная когорта, выходя на сцену под новой символикой, поначалу заявляет о себе агрессией: так, панки начали с того, что стали бить и прогонять с привычных мест тусовок бывших до этого хиппи, потом, лет через пять, появились металлисты (поклонники стиля "тяжелый металл" в рок-музыке) и стали бить панков и волосатых хиппи, которые к тому времени тусовались все вместе. Позже, в конце 1980-х, появились люберы - культура качков - и стали гонять с дискотек всех "неформалов" (металлистов, панков и волосатых). Правда, вскоре качки оставили это бессмысленное занятие, перекинувшись на рэкет нарождавшихся собственников - кооператоров и преобразившись в быков, основателей "силового предпринимательства".
* * *
Итак, подведем итог. В областях, которые мы определили как "зоны насилия", оно включается в систему культурных кодов, порождая соответствующие субкультуры. Насилие выполняет там коммуникативные функции, как средство объяснения, понимания, познания групповых норм, а заодно и их подкрепления. Телесные сигналы, особенно боль, общепонятны, поэтому могут обеспечивать общение в областях и в случаях непонимания. Понятно, почему зоны насилия возникают, как правило, в периферийных и маргинальных областях социальной структуры, в точках соприкосновения разных культурных традиций (как в тюрьме или армии). В рамках самих этих сред всплески насилия регистрируются на границах сообществ (межгрупповые драки или ритуалы посвящения), либо в ситуации нарушения норм. Иными словами, насилие служит средством коммуникации там и тогда, где и когда не могут быть использованы другие коды. Следовательно, для того, чтобы снизить уровень насилия или избежать его (выйти из зоны насилия), нужно воспользоваться другими средствами коммуникации или хотя бы показать свое владение ими. Так и происходит в посвятительных обрядах. Те, кто находится в заключении уже не в первый раз, правильно отвечает на первые "заковыристые" вопросы, демонстрируя обитателям камеры свое знание местных культурных кодов. Это помогает им избежать насилия, которому подвергаются в большей степени новички.
Но есть и еще один культурный код, общий для всех субкультур, конкурирующий с силовым кодом и вытесняющий его: это код репродуктивный. Его соотношение с практикой и символикой насилия мы рассмотрим во второй части нашей статьи.
http://www.poehaly.narod.ru/zv4.htm - Продолжение: Насилие в демографической
http://www.poehaly.narod.ru/zv.html - К содержанию статьи
http://www.poehaly.narod.ru/index.html - На главную