Мне в моих беседах с деревенскими знаарями часто приходилось слышать, что первую статью (магический заговор) они переписали "у попутчицы в поезде" или "в гостях" в другом городе, и они говорили об этом так, будто чуждое происхождение придавало их знанию дополнительный вес. Часто знахарь говорит, что получил свое знание от прохожего коновала, цыгана и проч..

- на перекрестке дорог.

Но нужно учесть и еще одно обстоятельство–именно, связь бани с дорогой. "Баня, сколь ни близко построена к жилью, считается все равно что в семи верстах от него",–цитирует Д.А.Баранов сообщение корреспондента Тенишевского бюро из Костромской губ. После наступления темноты (в белые ночи – после полуночи) в баню не ходили (по поверьям, в это время активизируется банная нечисть: банный, обдериха, которые могут задрать или задушить человека). На ночь в бане останавливались прохожие странники, не нашедшие ночлега или не желающие показываться в деревне (Архангельская обл., Пинежский, Вельский, Шенкурский р-ны), т.е. ночью баня – вотчина перехожих людей, переходила во владение дороги. Но именно в это время там совершались обряды передачи знахарской силы. Заметим, что ночлег в чужой бане – одна из немногих ситуаций пребывания мужчины в бане, имевших сакральное осмысление.

Часть из них – швец, каталь, горшечник, коновал, плотники, печники, иногда кузнецы (скажем, владимирские серповщики) – бродячие ремесленники. Они ходили по деревням, нанимались по мере нужды в их услугах, и только во время работы жили в домах заказчиков. Основной локус, где, собственно, и реализуется их тайная сила, – дорога. Мельник, кузнец, пастух жили в деревне (постоянно или, по крайней мере, весь рабочий сезон), но нередко были пришлыми по происхождению. Особенно это относится к пастухам, которые чаще всего нанимались именно из пришлых или прохожих людей. На Русском Севере славились пастухи-ваганы (с реки Ваги в Шенкурском у. Архангельской губ.). Они ходили наниматься по всей Архангельской губ. (в частности, отмечены в ее Онежском у.), а также в Олонецкую губ. (в Карелию и Каргопольский у.). В свою очередь, пастухи из Каргополья выписывались в южную часть Онежского у.. В Вологодском у. Вологодской губ. пасли выходцы из соседних уездов, а чаще – из других губерний (Костромской и Новгородской) (ТА, д.124, л.7; д.157, л.4-6. Вологодская губ. и у.). В свою очередь, вологодские и новгородские жители (Белозерского и Череповецкого уу.) нанимались пасти в Пошехонском у. Ярославской губ., где были известны под именем черепаны. В Пошехонье пасли также выходцы из Тверской губ., их так и называли здесь: тверские (Ярославская обл., Пошехонский р-н, с.Юдино). Традиция нанимать чужаков жива и поныне: “Сейчас,–говорили мне в тех же местах Пошехонья,–цыган пасет. Он и прошлый год пас. Своих никого желающих пасти нету” (д.Селиверствово). В Новгородскую губ. ходили пасти жители соседних Псковской и Витебской губерний, которые получили здесь наименование поляков. Нанимались в пастухи и парни из Боровичского у. Новгородской губ. – но в другие уезды: на р.Сясь и на р.Волхов, куда ходили наниматься артелями, предлагая свои услуги (ТА, д.765, л.10. Новгородская губ., Тихвинский у.). В вятских деревнях русскими ценились пастухи-марийцы, в заонежских – карелы. Ячейка пастуха предназначалась для чужака, пришельца – из-за низкого статуса этого занятия в глазах крестьян. Нередко в пастухи рядились прохожие нищие: “У нас вон дедушка Андрей,–вспоминает жительница (1907 г.р.) д.Хотиново в Ярославской обл. – Хороший старичок. Зиму-то сбирает (милостыню. – Т.Щ.), а на лето в пастухи нанимается”. “У нас пастух был,– вспоминают и жители Харовского р-на соседней Вологодской обл. – Он на зиму уходил – отпасет и ходит как нищий: у него никого нет”. – “Ходили старички – миром ходили. Деревней и поредят (т.е. наймут. – Т.Щ.) его в пастухи. И жил…” – “До колхозов много было нищих. Они рады порядиться в пастушки ли в нянецьки” (Вологодская обл., Харовский р-н, д.Залесье, Лобаниха, Плесниха; Ярославская обл., Даниловский р-н, д.Хотиново).

Кузнец (типичный) в фольклоре – чужак, часто иноэтничного происхождения. До сих пор на юге России и Украине держится образ кузнеца – цыгана, запечатленный в быличках и пословицах: “На те циган клiщи держить, щоб ёго в руки не пекло” (Киевская губ., Черкасский у.). На Брянщине стойко держится убеждение, что “кузнецы были чужие – москали. Квартиру снимають. Люди нясуть (им поправить. – Т.Щ.) плуги, цапки…” (Брянская обл., Климовский р-н. С.Челхов); при этом сами крестьяне, по паспортным данным в большинстве русские, себя москалями не считают, сближаясь по языку скорее с белорусами, а по самосознанию с полещуками. Подмастерьем у кузнеца в фольклоре часто оказываются персонажи, отмеченные знаками отчуждения: Иван Медвежье ушко (т.е. рожденный женщиной от медведя) или черт. Этнографы прошлого рассматривали (в осн., по материалам античных источников) кузнецов как представителей покоренных народов, дискутируя только, были ли они в положении парий или жрецов, владеющих секретными (недоступными соплеменникам покорителей) знаниями.

Отметим придорожное расположение кузницы и мельницы, которые стояли, как правило, на отшибе или за пределами деревни. Мельницу строили невдалеке от дороги (чтобы удобно было возить хлеб). У дороги же ставили и кузницу: ковка лошадей проезжающим и мелкий ремонт сломавшихся по дороге повозок составляли заметный, а в некоторые сезоны и главный заработок кузнецов. Таким образом, кузница, как и мельница, вполне четко связана с миром дорог, что отразилось в фольклоре. В быличках кузнец подковывает лошадь у проезжих, которые оказываются чертями, а их лошадь – человеком, покончившим с собою, и кузнец будто бы узнает недавно погибшего односельчанина по какой-нибудь малой примете (Ярославская обл., Пошехонский р-н, д.Есипово; Вятская губ., Советский у., 1926 г.; ТА, д.407, л.103. Вятская губ., Глазовский у., 1899 г.). Весьма распространены также былички о дорожных происшествиях возле мельницы, где нечистая сила водит и пугает припозднившихся путников, им чудится русалка, сидящая на мельничном колесе, или водяной, который гонит стадо коров прямо в омут, или внезапный стук жерновов на пустой и темной мельнице.

Вообще пастухом или, допустим мельником (плотником, печником…) мог быть как чужак, так и местный. Но магическая сила традиционно приписывалась прежде всего чужакам. В пошехонской дер.Гридино в прежние годы нанимали в пастухи тверских, потому что “они имели (свой секрет, знание магических приемов. – Т.Щ.). А свое попросту пасли. Свое – мальчишки были. Ежели мальчишка – дак что знает? Спроста пасли”. В дер.Есипово предпочитали вологодских – по той же причине: “Здешни попросту пасли. А вологодски больше знали, конечно- больше… У нас был пастух – воткнет палку-то, и коровы все ходят. На трубу-то делали (магический наговор.–Т.Щ.).: затрубит – да и коровы все к нему идут… Могли наговаривать, чтоб коровы из леса вместе ходили” (Ярославская обл., Пошеонский р-н, дд.Гридино, Есипово). Вятские крестьяне (в русских деревнях) доверяли пасти скот марийцам, которым приписывали особое знание: “Марийцы боле знали – хоть гадать, хоть лечить”. По той же причине русские предпочитали марийских печников: “Печники,–вспоминает жительница с.Воробьева Гора, – чужие были. Раньше ведь всякие ходили. Умеет – дак сделает… И русские были, и марийцы ходили. Марийцы были, говорят, знающие” (Кировская обл., Советский р-н, с.Воробьева Гора). И вообще “прохожающие ходили – за знатоков считались” (Вологодская обл., Тарногский р-н, с.Нижний Спас).

Таким образом, ведя речь о магической силе, мы касаемся более широкой проблемы адаптации чужаков. Силу (весь комплекс входящих сюда моделей и норм поведения, представлений и практик) можно рассматривать как одно из средств такой адаптации.

Представим облик странника по описаниям конца XIX – начала XX вв. и обратим внимание на те его элементы, которые наблюдатели отмечают как типичные для дорожных людей – своего рода знаки их перехожего статуса.

“Странников здесь множество,– сообщают в Тенишевское бюро из Вологодской губ. – Ходят они с кожаною сумкою за плечами, на которую навязывают сверху жестяной чайник. В руках у них палка сучковатая, или чаще гладкая, но с острым железным наконечником... Одежда странников покроем своим сходна с монастырской -–нечто вроде подрясника или кафтана, подпоясанного ремнем, а на голове – скуфейка или клобучек” (ТА, д.335, л.76. Вологодская губ., Сольвычегодский у.). Похоже рисует его и череповецкий корреспондент: “Одет странник всегда в черную скуфейку, длинный подрясник, подпоясанный кожаным ремнем. На ногах у него рваные сапоги, или опорки, за плечами клеенчатый мешок, а в руках посох или железная палка” (ТА, д.807 а, л.8. Новгородская губ., Череповецкий у.). Из Пензенской губ. пишут: “Еще ходит какой-то шарлатан Федя Босой… он ходит всегда босиком, отсюда и прозвище ему “Босой”. Необходимая его принадлежность: клеенчатая сумка за спиной, запирающаяся каким-то чудесным образом шнурками и кольцами; палка с револьвером внутри, без признаков того снаружи; сверх того частенько носит с собой длиннейший кнут” (ТА, д.1896, л.60. Пензенская губ., Краснослободский у.).

• Характерная обувь (лапти, сапоги) или ее отсутствие (босые ноги);
• Обязательный головной убор (у женщин – платок, у мужчин шапка, фуражка, скуфья).

Покрывать голову в дороге считалось обязательным, и не только по практическим соображениям. Из дому, а тем более в путь, не принято выходить с непокрытою головой: “В лесу не ходи без плата,– наставляли меня на р.Пинеге. – Волосы нельзя так, надо чтобы волосы покрыты были. А то… В Нюхче жонка ходила, лошадь искала, а жарко эстоль – она без плата ходила. И потом лошадь-то нашла, верно,–и заболела. Это, говорят, не ладно бы ходила без плата. Она вроде как без памяти делается. Хоть ремох какой наложи – надо, чтобы волосы покрыты были. Будто бы кака-то вышла волосата, так она едва убежала: кинулся за ей кто-то. Бросился человек какой-то. А мы дак еще повойник носили (под платком. – Т.Щ.)” (Архангельская обл., Пинежский р-н, с.Явзора).

У мужчин – ремень; у охотников он представляет собою сложное и многофункциональное приспособление – к ремню привешиваются кремень и огниво, пороховница, мешочки с пулями, пыжами, табаком; у монахов и странников-богомольцев поясом могла быть веревка; у женщин–тканый узорчатый пояс. Пояс имел и функцию оберега в пути: по поверьям, к тем, кто вышел без пояса – беспоряхою – привязывается нечистая сила (как правило, леший);

• Посох (палка, клюка, батог);
• Иногда еще кнут;
• Топор, обычно носимый за поясом;
• Сума (нищенская сума, заплечный мешок или короб, рама для переноски дичи у охотников, корзинка или сумка у женщин и т.д.).

В мужской, в том числе профессиональной, магии практически все эти вещи используются как символы и вместилища тайной силы. Чаще всего в этом качестве используется посох (батог, палка, клюка). Сучковатый, с наплывами, он заключал в себе магическую силу бродячего коновала на Севере (у русских и карел). Коновалы, как и вообще странствующие люди, играли роль колдуна на деревенских свадьбах, где посох служил знаком их колдовского статуса. Посох – как магический атрибут – активно использовался в пастушестве: наговоренный, снабженный магическими привесками (бумажкой с текстом молитв или заговоров, именами святых или воском), он заключал в себе, по народным верованиям, пастуший обход (т.е. его тайную силу). По поверьям, на таком посохе невидимо располагался леший или сидели бесы-помощники пастуха, все лето помогавшие ему пасти и оберегавшие скот (Ярославская обл., Пошехонский р-н; Т,А, д.173, л.47. Вологодская губ., Грязовецкий у.).

Кроме посоха, можно было взять обход также на кнут (плеть, махалку, пугу, бич) (Новгородская обл., Хвойнинский р-н, 1983 г.; Кировская обл., Советский р-н, с.Колянур, с.Воробьева Гора; Архангельская обл., Вельский р-н, с.Благовещенск; ТА, д. 762, л.6. Новгородская губ., Тихвинский у., 1898 г.); сумку, в которой пастух носил с собою на пастбище еду; ремень, шапку (фуражку), в лапти, иногда на другие предметы одежды (Медвежьегорский р-н Карельской АССР; Тихвинский р-н Ленинградской обл., 1983 г.; Костромская обл., Парфеньевский р-н, с.Афонино; Архангельская обл., Вельский р-н, с.Благовещенск; ТА, д.834, л.16-17. Новгородская губ., Череповецкий у., 1899 г.). Надо сказать, что пастуху-пришельцу, классически ночевавшему в домах крестьян по череде, эти вещи только и принадлежали: остальное (включая сменное белье и рабочую одежду) ему, по севернорусскому обычаю, выдавали хозяева, у которых он ночевал, во временное пользование.

Сумка и ремни (как поясной ремень, так и те, которыми связывали животное во время операции) служили неотъемлемым атрибутом коновала и знаком его причастности к тайным силам. “Коновалы –эти не местные,–вспоминают старики на р.Кокшенге (в Вологодской обл.). – Коневал-от был – вид у него, как у генерала: ремни были шириной в три пальця. У нас дак все с Мезени были Микишка… он себя выдавал за колдуна” (Вологодская обл., Тарногский р-н, с.Нижний Спас). С.В.Максимов пишет о бродячих представителях этой профессии: “Некоторые из них, вроде ладожан и егорьевцев (из Рязанской губ.) давно уже отнесены к числу несомненных колдунов, чему способствует и внешний наряд их, состоящий… из разнообразных ремешков, колечек, сумочек, бляшек и т.п… Ладожане и егорьевцы вечно похваляются своими связями с нечистой силой”. В с.Медведь (под Новгородом) нам рассказывали, как прохожий коновал отдал одной женщине некую сумочку, в которой оказался “целый полк” чертей, с тех пор не дававших ей покоя (Новгородская обл., Шимский р-н, с.Медведь). Странствующий кузнец (или солдат) в сказках совершенно так же заключает черта в свою торбу, так что тот не может вырваться и вынужден служить ему.

Знаком силы могла, таким образом, стать фактически любая вещь прохожего человека,– а также и особенность его телесного облика. Например, странники (нищие, богомольцы) носили обычно длинные нестриженые волосы, что служило их отличительной чертою. Пастуху, который тоже мог быть (и часто был) по происхождению нищим, во время пастбищного сезона запрещалось стричь волосы, иначе разрушится его обход (Новгородская обл., Хвойнинский р-н; Гомельская обл. и р-н, с.Грабовка). Местные пастухи, как мы видели, как правило, "попросту пасли", не обращая внимания на магические запрет. Даже имея обход, они испытывали меньше (чем чужаки, недавние пришельцы) нужды в его внешних знаках, поскольку их репутация "знающих" и так была известна в деревне. Так что, скорее всего, следует говорить о кодировании уже имевшихся особенностей страннического облика и деталей дорожного снаряжения как символов магической силы. Такой смысл придавался им постольку, поскольку пришелец вообще считался ее носителем. Если же местный житель получал силу, скажем, на посохе или плети, то вместе с атрибутом странника он приобретал и некую печать отчуждения: на него переносился весь тот комплекс опасливо-предупредительного отношения, который обычно был связан с пришельцем.

Символы силы, воспроизводя облик странника, фиксировали и закрепляли положение своего обладателя как “чужака” – во всяком случае, на знаковом уровне. Они заключали в себе идею чужести и программу отчуждения. Действительно, сила подразумевала некоторые отчуждающие практики. Например, пастух ради сохранения силы своего обхода не должен был подавать встречным руки для рукопожатия и вообще избегал прикосновений (напр., не позволял хлопать себя по плечу); в Олонецкой и Архангельской губ. ему запрещалось появляться на церковных службах и вообще публичных мероприятиях (напр., похоронах). Эти запреты заметно ограничивали его общение с деревенскими жителями, поддерживая изначальное отчуждение. Вообще большинство обладателей тайных “сил” имели репутацию нелюдимов, которая, заметим, только поддерживала веру в их особые свойства. Тайна – важнейший элемент магии – есть также не что иное, как механизм отчуждения, поддержания дистанции. Ту же роль играли и “тайные языки” (от простых шифров до арго, нередко с использованием местных диалектных или иноэтничных – цыганских, тюркских, еврейских – слов), характерные для ряда бродячих профессий.

Теперь перейдем к технической стороне мужской магии: рассмотрим “анатомию” тайной силы – пути, посредством которых она позволяла чужаку или маргиналу влиться в потоки межличностных взаимодействий, а порой и обеспечивала влияние, поддерживала профессиональный статус и позволяла добиваться нужной реакции в конкретных (конфликтных) ситуациях. Иными словами, обратим внимание на те возможности, которые давала магия в области управления, и входившие в ее состав технические приемы.