Техники управления.

Магические способности приписывались целому ряду носителей власти, от знаменитых казачьих атаманов Степана Разина, Игната Некрасова, разбойника Рощина до грозного царя Ивана Васильевича. Самими знающими людьми сила и осознавалась как средство влияния, для этого ее и стремились приобрести. “Если попадеться табе ня куриное, а пятуховое яйцо,–гласит полесское поверье,–разабьешь яго и найдешь там штуку. И тада усе, што скажешь, все так и делаться будзе” (Гомельская обл. и р-н, с.Грабовка).

Рассмотрим ближе этот механизм управления и его действие в конкретных ситуациях. В материалах Тенишевского бюро из Череповецкого уезда имеется характерный эпизод магического давления из плотницкой практики.

“Вот послушай,–рассказывает плотник,–как я отомстил слабеевскому богачу Перфилью… Порядился я у него отмастерить пятистенок. Ну, дело все шло как следует, а как стала работа к концу подходить, Перфилий и говорит: “Нужно еще крыльцо тесом обшить снутри и с воли”. А я это не рядил. Работы “натягивает” рублей на десять, и даром делать неохота. Вот я что сделал: не докрыл в сени дверь из пятистенка, да как пошел Перфилий по сеням, я и сказал своим товарищам погромче: “Прах с ним, ребята! Сделаем ему крыльцо, за это я положу ему в избе “покойника”, так доткнется и до нас”. Приходим вечером ужинать, у Перфилья самовар согрет и четвертная на столе. Давай угощать нас. Угощал, угощал, да и говорит: “А я, братцы, крыльцо отдумал делать, тёсу пожалуй не хватит”. А какое те тёсу не хватит, как тёсу цельная груда. А это я его “мертвецом” напужал. А сам-то вот хошь с места не встать – ровнешенько ничего не знаю!” (ТА, д. . 834, л. 10. Новгородская губ.,Череповецкий у., 1899 г.).

Перед нами акт управления: целенаправленного воздействия на поведение второй стороны. В качестве средства управления использован страх, целенаправленно формируемый посредством активизации определенных магических представлений. В данном случае страх использован для подкрепления договора в ситуации, когда хозяин дома попытался его нарушить,–т.е. как средство социальной самозащиты плотника-чужака.

Во многих случаях направленно формируемый страх, как форма виртуального насилия, помогал разрешить или даже предотвратить вполне реальные конфликты:

“Хозяева не будут скандалить с плотниками: боялись. Плотники могли колдовством сделать. А потом – бутылку где-то так закладывают: свист, шум стоит. Хозяйка плохо угостила – плотники говорят: “Ну, мы тебе сделаем” – вроде угрозы. Уйдут, ничего не скажут. А потом уж хозяйка пойдет за плотниками, заплатит, угостит их…” (Ярославская обл., Пошехонский р-н, д.Поповская, записано от бывшего плотника, 1904 г.р.). “Если хозяин плохо рассчитывает (недоплачивает условленного, занижает оплату. – Т.Щ.), плотник мог сделать, что в дому жить невозможно: пугать будет. Ну, шуметь будет, стук будет…” (Ярославская обл., Пошехонский р-н, д.Селивёрстово).

С помощью подобных манипуляций плотники направленно стимулировали страх, оставляя знаки присутствия в доме нечистой силы, этот страх персонифицирующей.

Не упускали случая припугнуть хозяев и коновалы. “Коневалы были – ходили с Мезени,–вспоминают сельские жители с р.Ваги. – Коновал говорил:–Хозяин худо заплотит, так мы сделаем его коню нутреть: один колосник ( вынут, а другой оставят, и будет конь как неложоный. С ими и спорить боялись: он колдун, поспорь-ка с ним! – за знахарей считали… Ходили почти одни и те же – дак не вязалися с ними” (Архангельская обл., Шенкурский р-н, с.Шеговары).

Фактически тайная сила, приписываемая тому или иному специалисту, предполагала страх перед его неконтролируемыми возможностями вредоносных воздействий. Представления о “силе” вызывали ту же реакцию, как и реальное насилие: страх,–почему и действовали как подкрепление норм (обычая, договора) – замена социальной поддержки. Это дает нам основание рассматривать силу как форму виртуального насилия (его символическую замену, играющую ту же социо-регулятивную роль).

Необходимая составляющая магической силы – умение нагнетать страх, целенаправленно формировать его. Чтобы утвердиться в общественном мнении в качестве знахаря, нужно было продемонстрировать такое умение. В профессиональном знахарстве существовала специальная ритуализованная практика “демонстрации силы”: смысл ее сводился к нагнетанию страха.

Жительница д.Хотиново (Ярославской обл.) пригласила старика-знахаря – полечить лошадь. После окончания лечения повезла его на телеге обратно. Подъезжают к его деревне – и тут он предупредил: “Сейчас выскочит стая собак”. “И вот,–вспоминала она потом,–выскочила огромная стая! Она испугалась: а это ведь колдуны-то с чертями знались – это черти в виде собак представились, его встречали”.

Знахарь (это был старый пастух) зафиксировал внимание женщины на испугавшем ее событии (появлении собачьей стаи). Дальше она сама (может быть, расслышав в его предупреждении намек?) интерпретировала это событие как знак его силы – его чертей.

В других случаях знахарь нарочно стимулировал страх, производя необычные звуки и разного рода фокусы. В с.Благовещенск (в Архангельской обл.) нам рассказывали о мезенском коновале Михайле Копылове:

Приведу еще один пример демонстрации “силы” – из практики костромского колдуна. Женщина пошла к нему, надеясь с помощью магических манипуляций вернуть ушедшего мужа. Пришла она издалека, поэтому осталась ночевать в доме у колдуна. “И ночью,–говорит,–там завыл кто-то, как бык, в голбце. А старик говорит: “Во – разыгрался-то, работы просит. Иди, хошь в лес, ломай,–послал его. И ушел бес в лес. – Вот,–говорит,–когда ломает лес, это бес и ломает…” (Костромская обл., Парфеньевский р-н, д.Павлово ). Испугавшее женщину событие – завывания ветра – старик интерпретировал как знак появления работающих на него бесов. Это обычный прием демонстрации силы (и доказательства своего права на определенную – знахарскую, коновальскую, пастушескую и проч.) деятельность: использование и перекодирование страха. Доказательством силы служило, таким образом, умение манипулировать страхом.

Обретение силы состояло в овладении страхом, и прежде всего – в умении преодолевать его самому, чтобы быть не объектом, а субъектом управления. Специальные ритуалы передачи силы совершались тайно, в полночь (или на вечерней заре) в пустой бане, заброшенном доме, на перекрестке, опушке или в чаще леса– в местах, имевших репутацию “страшных” и в самое “страшное” время. Обязательный элемент ритуала – пугающее событие, которое и интерпретировалось как явление бесов: соискатель должен был продемонстрировать над ними власть. Несколько описаний такого рода ритуалов, зафиксированных нами:

Примеры можно продолжать, они однотипны. Старый знахарь определенным образом готовит соискателя к ритуалу, нагнетая атмосферу страха – так что практически любое происшествие (появление горящего в закатном небе облака, кошки, собаки, лягушки, птиц и т.д.) становится пугающим. Судя по вышеприведенным описаниям, он преуспевает в этом, так что испуг оказывается в ряде случаев слишком велик, и соискатель не выдерживает – убегает. Нам важно отметить, что обретение силы состоит в преодолении собственного страха – овладении им,–с тем, чтобы можно было затем пользоваться им как средством воздействия на других. Или, во всяком случае, речь идет о демонстрации такого владения: это условие обретения силы (т.е. соответствующих профессиональных прав и статуса).

Важно и то, что страх в этих ритуалах обретает свою образную форму. Переживание его связывается с тем или иным мифологическим персонажем, который “является” соискателю и с этих пор станет для него образом пережитого страха и средством его вызвать: мистическим “помощником” знахаря. У каждого знахаря есть свой такой персонаж: огромная лягушка, черная кошка, явившаяся в бане; черная собака, “плясавшая” в стакане с водой; зайчик, лиса, чудовищная растрепанная девица на лесной дороге; приснившийся бурый медведь огненный змей, летящий на закате. Нам важно отметить, что в результате страх обретает образ и становится управляемым. Посредством образа его можно по своей воле вызвать, спроецировать на ситуацию, передать другому, локализовать и блокировать и т.д. Страх теряет для знахаря свое главное качество и причину – неопределенность, а потому становится ему подвластен.

Бесы-помощники знахаря есть, собственно, образы страха (так они им используются). В народных представлениях нечистая сила фактически и есть страх. Костромской краевед и бытописатель М.М.Зимин передает разговоры крестьян на эту тему: “А все-таки нечиста сила и щас есь, ежели бы не было иё, то чево бы тода пугатся, хоша бы в лесу, али в доме, овине, кода один бываш; а то на-ко тибе! Не тут-то было; как ни храбер человек, а все чево-то опасается, а уж разны случаи явно доказывают нечисту силу”. Основной род деятельности лешего в быличках – пугает. Неясный страх служит в глазах крестьян свидетельством и доказательством близкого присутствия нежити. О домовом тоже говорят: “Он явится, когда боишься ночевать одна” (Новгородская обл., Шимский р-н, с.Медведь). По свидетельству коррепондентов Тенишевского бюро из Владимирской губ., “черти видятся как “что-то такое страшное,–и больше ничего””. Следовательно, власть над нечистой силой предполагала овладение страхом: его преодоление в себе, умение стимулировать у других и использовать в практике управления.

Каждый знахарь имел в своем распоряжении бесов-помощников. Иногда это был один демон-покровитель (леший, водяной), чаще, однако, имелись еще и множественные бесы: некие “мальчики”, одетые только в красные колпачки или пояски (Архангельская обл., Вельский р-н); 12 рыжих чертенят (Тихвинский у./р-н Новгородской губ., затем Ленинградской обл.), две кошечки и т.д. Все эти помощники воплощали определенную угрозу, опасность – но, будучи подвластны знахарю, составляли своего рода его виртуальную дружину. Сам знахарь своих бесов иносказательно называл “товарищи”–так же, как называли друг друга парни – участники деревенских праздничных драк. Вся система магической силы, таким образом, воспроизводит социальную форму мужских инициаций.

Узловым моментом, оформлявшим переход мужской молодежи в статус взрослых (женатых) мужчин можно считать праздничные драки, вернее, целый период праздничных драк, который начинался в раннем подростковом возрасте, а заканчивался с женитьбою. Парни из разных деревень регулярно (на престольные и семейные праздники) дрались – деревня на деревню, стенка на стенку,–кулаками, палками и множеством специальных приспособлений, которые встретятся нам и в мужской магии, в качестве атрибутов и вместилищ магической силы. Мужское взросление явно ассоциировалось с освоением насильственных форм поведения: от боевых приемов до этических норм. С этим периодом связана и социальная форма “атаман – дружина”, которая станет модельной для самых разнообразных мужских ассоциаций. Участники драк – парни одной деревни, улицы, одного конца (околка) – называли друг друга “товарищи”:

Затрещала изгорода,

Мой товарищ побежал.

Не надеюсь на товарища –

Надеюсь на кинжал”,

пелось в специальных “песнях под драку”, которые до сих пор остаются едва ли не основным жанром деревенского мужского фольклора в Псковско-Новгородском регионе. Это слово, как и сама структура с атаманом, встретится нам в мужской магии. Орудия, используемые во время драк (посохи – трески, тростки, различные вкладыши-утяжелители в рукавицы и проч.) и служившие для молодежи знаками статуса взрослого, готового к браку парня – жениха, некрута,–в мужской магии станут символами тайной силы.

Посох (батог) воспринимался не только как опора уставшим ногам, но и как орудие избиения и незаменимый атрибут драк. В Псковско-Новгородском регионе деревенские парни специально для праздничных драк (носивших регулярно-ритуальный характер) делали себе трёски, тростки – деревянные палки в “посох” или “полпосоха” длиною, с утолщением вверху (“толщиною с мужскую руку”). Их украшали резьбою (узоры – черточки, крестики, елочки, солнышко, змейка и проч. – напоминали узоры пастушьего или страннического посоха). С этими тресками парни выходили на улицу, собираясь драться с компанией из другой деревни: резные палки были знаком их статуса и недвусмысленно выражали их агрессивные намерения. Трёски иногда заказывали более умелому парню, но лучше всего–пастуху (Новгородская обл., Старорусский р-н, с.Пинаевы Горки), что опять подтверждает связь между мужской инициацией и профессиональной магией.

Заметим еще, что страннические посохи часто имели секрет: встроенный внутрь его выдвижной нож или даже пистолет, что усиливало их значение как оружия.

В этом же ряду можно назвать еще плеть – пугу,–в которой могла быть заключена магическая сила пастуха, а в сказках и быличках плеть часто фигурирует как орудие наказания чертей.

Символика оружия, идея насилия просматривается в атрибутике мужской магии вполне недвусмысленно – как одна из основных мужских статусных программ, мужская модель организации отношений. Здесь, однако, физическое насилие замещается символическим (виртуальным), сохраняя, впрочем, ту же роль в организации межличностного взаимодействия.